Происхождений цивилизации 
своих локальных популяций на стабильном уровне с расселением излишков
населения.
На наш взгляд, беспрецедентная демографическая история гоминид
начинается в эпоху их ранних представителей по вышеописанным причинам.
Конечно, демография австралопитеков малоизвестна, однако можно
предполагать, что ок. 2,2 млн. лет назад их демографический рост
обозначился (предположительно, речь идет в основном об орудийном
австралопитеке умелом). Уже заселив Восточную и Южную Африку (даты
дискуссионны), гоминиды освоили Евразию, достигнув Франции ок. 2,2 млн.
(Сен–Валье) и примерно в то же время Алтая (Улалинка, Горно–Алтайск,
Алтай, Россия, галечная культура, средний виллафранк, 2,3–1,8 млн., более
1,5 млн. по термолюминесценции)[20]. Следующее значительное
географическое распространение гоминид связано с появлением первого
представителя рода “человек” — человека прямоходящего (генезис в
Восточной Африке между 1,8 — 1,6 млн.). Очень скоро человек прямоходящий
проник в Европу (Шандалья 1, Хорватия, 1,6 млн.; Вента Мисена, Испания,
1,36–1,27 млн.) и в Восточную Азию (Моджокерто, Ява, Индонезия, менее
1,9±0,4 млн.; этот гоминид, однако, иногда сближается с австралопитеком
умелым). Ранний человек прямоходящий использовал в Африке культуры
развитого олдовая, раннего ашеля, индустрию карари (Кооби–Фора, Туркана,
Кения, 1,65–1,25 млн.) и др. Однако в Европу он принес еще преашельскую
индустрию (Эль Акуладеро, Испания, 1,43–1,36 млн.), синхронную раннему
ашелю Восточной Африки. Следовательно, едва появившись (Нариокотоме III,
Кения, 1,6 млн.), человек прямоходящий стремительно распространился за
пределы Африки, что напоминает демографический взрыв.
В Гюнц/Минделе, возможно, африканская древнеашельская индустрия
достигла Италии (0,736–0,718 млн.) и Франции (Аббевиль, 0,654 млн.).
Очень вероятно, что африканский верхний ашель (начало 0,5–0,4 млн.) в
интерстадиале Миндель I/II был принесен в Европу (Торре–ин–Пьетра,
Италия, ок. 0,43 млн.). Это тем более вероятно, что в это время в Европе
все еще существовал древний ашель (Терра Амата, Франция, 0,38 млн.).
Следующее вторжение африканских популяций в Европу может быть связано с
миндель/рисским средним ашелем человека разумного штайнхаймского,
имеющего некоторые южные антропологические признаки (см. выше).
Первый (верхнепалеолитический) демографический взрыв современного
человека начался в интерстадиале Мурсхофд Вюрма II. Он отмечен появлением
ориньякского человека в Бачо–Киро (50000; и, возможно, синхронным
появлением человека современного типа в Староселье). В интерстадиале Вюрм
II/III этот демографический взрыв обозначился распространением
ориньякского человека до Франции на западе и представителей австралоидной
расы современного человека до Индонезии на востоке (Ниах грейт кейв,
Гунунг Субис, Саравак, Калимантан, Малайзия, галечная культура, более
41500±100 14С). Второй (неолитический) демографический взрыв связан уже с
рубежом плейстоцена/голоцена (см. гл. II, 1).
Приведенные факты показывают, что значимые био-демографические события
гоминид все связаны с теплыми периодами (интергляциалами и
интерстадиалами). Так, появление первых гоминид относится к интергляциалу
пре-Тэйлор 5 (10–7 млн.), появление австралопитека афарского — к
интергляциалу Эпоха 5 — ранний Гильберт (6–4,7 млн.), разделение
австралопитека афарского на виды австралопитек африканский, бойсов и,
предположительно, умелый (присутствие орудийных гоминид в Када Гона,
Эфиопия, более 2,63±0,5 млн.) — к интерстадиалу Бибер I/II (3–2,6 млн.),
экспансия орудийных гоминид в Евразию — к интергляциалу Бибер/Донау
(2,3–2 млн.), возникновение человека прямоходящего и его экспансия в
Евразию — к интерстадиалу Донау II/III (1,79–1,6 млн.), экспансия древних
ашельцев — к теплому Гюнц/Минделю II (736000–718000 в Италии), экспансия
поздних ашельцев — к интерстадиалу Миндель I/II (459000383000), экспансия
раннего человека разумного со среднеашельской индустрией — к
Миндель/Риссу (362000310000). Экспансия человека современного типа
принадлежит к интерстадиалу Мурсхофд (51000–46500) и интерстадиалу Вюрм
II/III (39000–34000), наконец, экспансия носителей производящих
неолитических культур — к интергляциалу голоцен.
Связь экспансии новых видов гоминид и их новых археологических культур
с теплыми периодами высокой биопродуктивности среды хорошо объясняется
нашей гипотезой относительно того, что гоминиды были двуногими
конвергентами существ типа двуногих динозавров, чья эволюционная природа
была рассчитана на условия высокобиопродуктивной среды. Напротив, в
холодные эпохи популяции гоминид должны были сокращаться, что, с
эволюционно–генетической точки зрения, должно было благоприятствовать
видообразованию в их среде. Новый вид возникает в предельно малой
популяции[21], но шансы найти следы такой популяции в палеонтологической
летописи ничтожны.
Таким образом, имеются основания считать, что основным биологическим
отличием гоминид от других млекопитающих были высокий уровень удельного
метаболизма и его вероятные эколого–демографические следствия.
Эволюционно запрограммированные на демографический рост гоминиды в
интересах поддержания своего баланса с экосредой должны были обзавестись
каким–то средством контроля своей численности, несвойственным другим
млекопитающим.
2. МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА
Помимо высокого уровня удельного метаболизма, человек и его предки
имеют еще одно важное отличие от высших животных, а именно: все орудийные
гоминиды располагали средствами коллективного производительного
потребления (коллективными орудиями), которых у животных нет. У животных,
по–видимому, независимо от уровня развития (беспозвоночные, позвоночные),
орудия как таковые представлены хорошо[22]. У них есть средства
индивидуального производительного потребления, т.е. орудия, используемые
производительно, но индивидуально (одиночные осы, дятловые вьюрки,
калифорнийские каланы, павианы, шимпанзе и др.). У животных есть также и
средства коллективного непроизводительного потребления: главным образом
коллективные жилища (термиты, муравьи, осы, пчелы и др.) или средства их
благоустройства (гидро–технические сооружения бобров). В отличие от
других орудийных животных, гоминиды освоили средства коллективного и
одновременно производительного потребления: орудия, изготовляемые
сообразно коллективной традиции и используемые в коллективных промыслах.
Судя по наклонностям высших приматов, избегающих трупоядения, и по
признакам загонной массовой охоты у людей разумных и прямоходящих,
непосредственный предок последних — первый орудийный австралопитек
(“человек умелый”) также, вероятно, был коллективным охотником, тем
более, что коллективная, но безорудийная охота хорошо известна у его
ближайшего родича — шимпанзе (мы не разделяем гипотезу о некрофагии у
гоминид[23]).
Таким образом, сама по себе орудийная деятельность гоминид
(производительное потребление орудий) не вызывает удивления (охота,
разделка мяса, обработка дерева и др. материалов). Отличительной
особенностью гоминид как орудийных существ было то обстоятельство, что их
производительные орудия носили коллективный характер. Именно поэтому
попытки функционально раскрыть загадку генезиса гоминидовой культуры
представляются наивными: загадочно не то, для чего применялись орудия
(охота, обработка пищи, самооборона и т.д. — все это есть и у животных),
а то, почему производительные орудия употреблялись гоминидами
коллективно. Это резонный вопрос, поскольку индивидуальные орудия,
гармонируя с носителем, обычно эффективнее тех же орудий при коллективном
применении, когда способности носителя усредняются. Поэтому не
удивительно, что эволюция не снабдила обычных животных коллективными
производительными орудиями, поскольку те менее эффективны, чем
индивидуальные. (Происхождение эффективности человеческих коллективных
орудий — это особый вопрос, см. далее).
Элементарные методологические соображения (обычно игнорируемые в
антропогенетической литературе) побуждают причинно–следственно связать
оба исключительных достояния гоминид: высокий уровень удельного
метаболизма и средства коллективного производительного потребления.
Конечно, связь здесь не может быть непосредственной. Высокий удельный
метаболизм вызвал эколого–демографические проблемы гоминид, что в свою
очередь обусловило нужду в небиологических средствах демографического
самоконтроля гоминидами состояния своих сообществ. Здесь и могла
понадобиться нашим предкам коллективность их средств производительного
потребления, поскольку можно показать, что между демографическим
состоянием конкретного микросоциума и степенью сложности практикуемой им
коллективной технологии имеется общее количественное соответствие. Для
обоснования этой демографо–технологической зависимости нам придется
отвлечься в несколько неожиданную область количественной теории
информации К.Э.Шеннона[24], точнее некоторых ее приложений.
Суть интересующих нас выводов из концепции К.Э.Шеннона состоит в
следующем. Представим человека, собирающегося совершить какой-то поступок
и имеющего при этом два варианта поведения в ходе совершения этого
поступка, но последствия обоих вариантов ему не ясны. Здесь человек
попадает в ситуацию неопределенности выбора образа действия из двух
альтернатив. Положим, человек получает сведения, позволяющие предпочесть
один вариант другому. Это означает, что он получил сообщение, снижающее
для него неопределенность выбора образа действия на одну единицу (из двух
исходных вариантов поведения). Такое сообщение для человека (или машины)
содержит, по терминологии К.Э.Шеннона, количество информации размером в
один бит. Если выборов образа действия больше, чем два, количества
информации, необходимой для оптимального избрания какой–то одной линии
поведения, потребуется больше, и сообщение, исключающее только одну из
трех линий поведения, будет содержать количество информации, меньшее, чем
один бит, однако, его при помощи математического аппарата теории
вероятностей можно перевести в биты. Теперь представим, что человек,
выбирающий из двух альтернатив и получивший тот бит информации, который
нужен ему для предпочтения одной из них, получает второе, но аналогичное
сообщение, которое уже никак не может повлиять на его выбор, так как он
прояснен первым сообщением. Это второе сообщение будет содержать в
подобной ситуации ноль информации. Отсюда следует вывод, что
положительное количество информации может заключаться только в сообщении,
несущем новые сведения. Есть основания считать, что человеческий мозг,
как и компьютер, оценивает количество информации, содержащейся в
поступающих сведениях, именно таким образом.
Теперь представим, что человеку или древнему гоминиду надо изготовить
два или больше одинаковых орудий (так называемый процесс репликации
артефактов). С первым орудием информационных проблем не будет, но,
изготавливая второе, создатель столкнется с информационным затруднением,
поскольку перестанет получать информацию (в количественном смысле, т.е.
новые сведения) о ходе репликации второго артефакта, так как все сведения
о нем он получил, создавая первый. Подчеркнем, что выявление этого
информационного затруднения вытекает из весьма абстрактной математической
теории и его крайне сложно представить в доступных аналогиях. Можно,
например, сказать, что создание двух идеальных копий человеку в принципе
недоступно. Можно объяснить из приведенных соображений, почему таким
изматывающим для человека является конвейерное производство, при котором
как раз необходимо тиражировать одинаковые артефакты. Наконец, можно
объяснить, с информационной точки зрения, почему отдыхом является смена
родов деятельности (такая смена избавляет человека от информационных
затруднений) и т.д.
В этой связи возникает вопрос: каким образом древним гоминидам и людям
современного типа удавалось и удается преодолевать информационные
трудности при репликации одинаковых артефактов? Возможным решением этой
проблемы является предположение, что в процессе тиражирования однотипных
артефактов их создатели постоянно допускали отклонения от стандартной
технологии воспроизводства изделий, относящихся к одному и тому же классу
орудий. Такие отклонения разнообразили стандартный процесс репликации и
облегчали ее информационный контроль. Из этого предположения следует
важный вывод, вполне поддающийся фактическому подкреплению. Суть этого
вывода состоит в следующем. Раз для успешной репликации однотипных
изделий требовались какие–то отклонения в том или ином технологическом
звене репликации подобных изделий, то такие технологические отклонения
будут более заметны в простом, а не в сложном технологическом процессе по
той простой причине, что, чем меньше технологических операций,
необходимых для создания изделия, тем сильнее будет искажен его облик при
отклонении от стандарта в какой–то операции. Напротив, если однотипные
артефакты требуют многочисленных технологических операций для своего
создания, то отклонение от стандарта в какой–то одной из этих операций
будет попросту малозаметно в общей массе результатов других
технологических операций, выполненных стандартно. Отсюда следует
небезынтересное заключение: чем больше степень сложности технологии,
необходимой для производства орудий, тем более стандартными будут
выглядеть эти орудия, и наоборот, чем проще технология, тем атипичнее
(нестандартнее) будут выглядеть артефакты, полученные в результате ее
применения. Этот вывод хорошо согласуется с археологическими фактами.
Олдовайская технология требовала порядка трех ударов для получения
характерных отщепов и ядрища с двусторонним краем[25]; технология
получения других орудий (чопперов, протобифасов и др., многие из которых,
возможно, являлись побочным продуктом производства отщепов) была не
намного сложнее (3–10 ударов на орудие). Столь простая техника
обеспечивала изготовление довольно грубого инвентаря, в котором М.Д.Лики
различила всего 9 типов[26]. Руководящее ископаемое африканского нижнего
ашеля (ручное рубило) требовало 8–10 операций для своего
изготовления[27], а древнеашельское рубило аббевильской техники — 25
операций[28] (норма нижнего ашеля — 8–30 ударов на орудие). Для получения
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31
|
