Концепт счастья 
b>1.1 Концепт - понятиеВ первом приближении отличительной чертой понятия и представления как логической и психологической категорий от значения является их безразличие к знаковому способу выражения (Войшвилло 1989: 89; Никитин 1988: 46). В свою очередь классическое понятие отличается от представления своей принципиальной безобразностью, "чистой рациональностью": его нельзя воспринять органами чувств - увидеть, потрогать, услышать и пр. (Войшвилло 1989: 98). Последовательное проведение критерия безобразности в определении понятия приводит к некоторым противоречиям: из числа понятий исключаются так называемые "общие представления", т.е. абстракции среднего уровня, отправляющие к "естественным классам" - дефиниционным видам (человек, дерево, птица и др.), которые, в принципе, схематически, в совокупности каких-то общих черт, тем не менее, могут быть визуально представлены, о чем даже свидетельствует их квалификация как "видов" (гр. eidos) - того, что можно увидеть. Тем самым из числа понятий исключается понятие по определению - "мысль, отражающая в обобщенной форме предметы и явления действительности и связи между ними посредством фиксации общих и специфических признаков" (ФЭС 1983: 513). И, естественно, просто переименование понятия в концепт (См., например: "Концепты - ... основная форма осуществления понятийного мышления. ., понятийный инвентарь - Худяков 1996: 102) этого противоречия не снимает. Одно из возможных решений этой проблемы было найдено в длительном средневековом (11-12 вв) споре о природе и онтологическом статусе универсалий, в ходе которого, очевидно, и возникло само слово "концепт" (сопсерtus), отсутствовавшее в словаре классической латыни. Универсалии, называемые и поныне в западноевропейской парадигме гуманитарных наук концептами (concepts - Drever 1981: 47), - это понятия высшей ступени абстракции, однопорядковые с категориями, как последние понимал Аристотель, которые отправляют либо к семантическим классам, объединяемым родовым признаком (растение, животное, мебель и пр.), либо к гипостазированным свойствам и отношениям - "абстрактным предметам" (справедливость, свобода, благо, зло и пр.). В отличие от номиналистов, отрицавших какую-либо онтологическую реальность универсалий и считавших их имена всего лишь "сотрясением воздуха", и реалистов, признававших в духе Платона единичные предметы всего лишь "тенями идей", концептуалисты полагали, что концепты - это результат абстрагирующей деятельности человеческого мышления (ФЭ 1964: 57-58). Концепт тем самым представляется сужением понятия, его разновидностью. Другое решение - трактовка концепта как предельно широкого мыслительного образования, подобного локковской "идее", включающего и понятие, и представление, и поведенческие стереотипы в качестве "редуцированных форм", в глубине которого понятие всего лишь "мерцает" (Ляпин 1997: 11, 27), возвращает поиск к исходной точке: а чем же, собственно, кроме глобальности, отличается концепт от понятия, представления, образа и пр.? Еще одна возможность выделения концепта из понятия заложена в трудах Пьера Абеляра (1079-1142), основателя концептуализма - "магистра и монаха". По мысли Абеляра, концепт (соnсeptus) отличается от понятия (intellectus) по способу "схватывания" (conceptio), постижения своего объекта: понятие рассудочно и связано с рациональным знанием (пониманием), концепт - производное возвышенного духа, разума, способного творчески воспроизводить (соnciperе "собирать") смыслы. В то же самое время концепты отличаются от понятий по своему предмету: это не просто универсалии, общие свойства широкого класса объектов, а духовные сущности, способные обеспечить связь между разнопорядковыми идеями мира - Божественного и человеческого, отмеченные предельным душевным напряжением, направленностью на постижение смысла веры, добродетели, любви (Неретина 1995: 63, 85, 118-120) - элементы духовной культуры человека, созданные им для понимания самого себя и своего места в мире. Помимо любви и веры сюда входят смерть и бессмертие, добро и зло, истина и ложь, свобода и ответственность, достоинство, честь, совесть, красота, счастье и пр. (см.: Москаленко 1984: 214-215). Абеляровское понимание концепта вновь стало актуальным при очередной смене научных парадигм гуманитарного знания, когда на место господствовавшей в начале века системно-структурной парадигмы пришла парадигма антропоцентрическая. Ключевым в современном культурологическом и лингвокультурологическом подходе к концепту является, прежде всего, понятие духовной ценности: общественные представления о добре и зле, прекрасном и безобразном, справедливости, смысле истории и назначении человека и пр., что само по себе в достаточной мере симптоматично, поскольку проблема ценностей, как правило, всегда возникала в эпохи обесценивания культурной традиции и дискредитации идеологических устоев общества, и именно кризис афинской демократии заставил Сократа впервые поставить вопрос: "что есть благо? " Тем самым обращение к культурным концептам и поиски "ценностных доминант" (Карасик 1996), "терминов духовной культуры" (Степанов-Проскурин 1993: 33) и "экзистенциальных смыслов" (Перелыгина 1998: 5) в какой-то мере являются следованием апостольскому призыву "ревновать о дарах духовных" (1-Кор.: 14,1). Прямым следствием ценностного характера этих ментальных единиц является "переживаемость" - они не только мыслятся, но и эмоционально переживаются, будучи предметом симпатий и антипатий (Степанов 1997: 4I) - и способность интенсифицировать духовную жизнь человека - менять её ритм при попадании в фокус мысли (Перелыгина 1998: 5). Другим следствием аксиологической окраски культурных концептов является "семиотическая плотность" - представленность в плане выражения целым рядом языковых синонимов (слов и словосочетаний), тематических рядов и полей, пословиц, поговорок, фольклорных и литературных сюжетов и синонимизированных символов (произведений искусства, ритуалов, поведенческих стереотипов, предметов материальной культуры) (Карасик 1996: 4; Москвин 1997: 67; Степанов-Проскурин 1993: 29), что объясняется их значимостью в жизни человека. Личность (в том числе и языковая, этносемантическая), по удачному выражению Т. Шибутани - "это организация ценностей" (Шибутани 1969: 353), и изучение концептов культуры стоит, естественно, в центре внимания "лингвистической персонологии". Еще одним путем выделения концепта из понятия, по которому пошла логическая семантика в лице Г. Фреге, А. Чёрча, Р. Карнапа, У. Куайна, является "расслоение" понятия на классические "объём" и "содержание", "экстенсионал" и "интенсионал", "денотат" и "сигнификат", "значение" и "смысл" и присвоение имени "концепт" второму члену пары: "о смысле мы говорим, что он определяет денотат или что он есть концепт" (Чёрч 1960: 19; см. также Тондл 1975: 177-189), т.е. под концептом понимается способ семантического представления понятийного содержания какого-либо имени, а под значением - класс (множество) объектов, к которому оно отправляет. Если перенести это деление на абстрактные объекты - понятия-универсалии и духовные ценности, являющиеся гипостазированными свойствами и отношениями неограниченно широкого и никак не определенного класса предметов действительности, то выяснится, что в конечном итоге подобные концепты - это безобъемные понятия, сугубо мысленные конструкты, поскольку денотатно они соотнесены с "пустым множеством" объектов. Подобно содержанию "фантомных понятий" (русалка, кентавр, химера и др.), концепты (красота, благо, справедливость и пр) предметно (как сущности) присутствуют лишь в сознании субъекта мысли. Еще одним признаком, по которому может осуществляться выделение концептов, является сложность, внутренняя расчлененность их семантического состава - их "непредельность" (Степанов-Проскурин 1993: 16), "молекулярная структура" (Ляпин 1997: 18), определяющая необходимость какого-либо способа их семантической организации. Тем самым из числа концептов исключаются не только мыслительные образы конкретных реалий, но и такие "примитивные смыслы", как, например, модально-оценочные операторы ("безразлично", "хорошо", "плохо" и пр). И, наконец, несколько иной, в конечном счете последовательно лингвистический признак кладется в основу выделения концепта Н.Д. Арутюновой: в её трактовке концепты - это "понятия жизненной философии", "обыденные аналоги мировоззренческих терминов" (Арутюнова 1993: 3-6; 1999: 617-631), закрепленные в лексике естественных языков и обеспечивающие стабильность и преемственность духовной культуры этноса. Концепты в таком понимании представляют собой единицы обыденного философского (преимущественно этического) сознания, они культурно значимы, аксиологически окрашены и мировоззренчески ориентированы. Подобное толкование концепта является последовательно лингвистическим в той мере, в какой он отождествляется с лексическим значением ("Обыденные аналоги философских и этических терминов образуют обширную область лексики естественных языков" - Арутюнова 1993: 3). Лингвистический статус "культурных концептов" определяет возможность их описания в терминах "языковой картины мира" и в то же самое время неявно свидетельствует о непризнании какой-либо культурологической специфики за чисто научными мировоззренческими и этическими понятиями, что само по себе не столь уж очевидно, принимая во внимание факт существования культурно-исторически обусловленных "стилей мышления" и "научных парадигм" (Степанов 1997: 28-32; Скидан 1997: 37-38) - "культур мышления" как составной части культуры вообще. Любой концепт - это элемент определенной концептуальной системы носителя сознания как информации о действительном или возможном положении вещей в мире и в качестве такового связан со всем множеством других, действительных или возможных, "систем мнений", отражающих взгляды на мир. Можно предполагать, что в семантику концепта в качестве факультативного компонента входит своего рода "концептуальная память" - функциональный аналог "культурной памяти слова" (Яковлева 1998), отправляющая к комплементарным теориям и взглядам на мир. 1.2 Концепт-представлениеОчень часто концепт отождествляется с представлением в том или ином его понимании и противопоставляется прежде всего концепту-понятию по таким признакам, как степень индивидуализированности (субъективности) и образность. Представления в классической психологии - это "образы предметов, сцен, событий, возникающие на основе их припоминания или же продуктивного воображения" (Петровский-Ярошевский 1990: 290), предметно-чувственный характер которых позволяет отличать их по модальности восприятия (зрительные, слуховые, обонятельные, тактильные и пр.). Гносеологически они функционируют как опосредующее звено в процессе восхождения от конкретного к абстрактному, от чувств к разуму; они субъективны в той степени, в которой они отличаются от индивида к индивиду, в то время как понятия объективны в том смысле, что существуют в общественном сознании (см.: Фреге 1987: 40). Собственно говоря, понятие в первую очередь отличается от представления тем, что его содержание нельзя непосредственно чувственно представить: человек не может мысленно "нарисовать" тысячеугольник, скорость света, "родовые артефакты" - мебель, например, кантовские антиномии пространственно-временной конечности-бесконечности вселенной, но он вполне способен все это понять. И если с безобразностью понятия все относительно ясно, то с образностью представления дело обстоит несколько иначе, поскольку образность сама по себе - категория в достаточной мере неоднозначная, внутри неё довольно четко разделяются образ и изображение, символ и схема, модель и гештальт. Поскольку основная масса информации поступает человеку через зрительный канал, то образность прежде всего ассоциируется с наглядностью, а концепт - со зрительным представлением объекта, "мысленной картинкой" (Бабушкин 1996: 19), изоморфно отображающей этот объект в полноте и целостности его основных визуальных черт (цветовой гаммы, линейных и объёмных параметров, особенностей конфигурации). "Фотографический портрет" обобщенного представителя некоторого класса объектов, составленный из типичных признаков, представляет собой прототип (стереотип, гештальт-структуру, типовой образ), а сама совокупность этих признаков получает название "концепта" (Телия 1996: 94-97). Прототип, заполняя "гносеологический люфт" между понятием и реалией, представляет последнюю сознанию в виде социальных стереотипов, идеалов и образов (Лакофф 1988: 34-35). Прототипами ситуаций и событий являются фреймы и сценарии (скрипты) соответственно (см.: Бабушкин 1996: 24-27). Частичная утрата перцептивной полноты образа за счет "стирания" в нем второстепенных деталей, потере хроматичности и объемности - его схематизация не приводит в конечном итоге к исчезновению наглядности представления: самая общая схема паровоза на техническом чертеже, тем не менее, остается представлением (Аскольдов 1997: 271), а пропозициональная модель, вычленяющая элементы ситуации и указывающая связи между ними, гомоморфна оригиналу и, тем самым, сохраняет определенную степень наглядности. Наглядное отображение предмета по большому счету - это форма, в которой субстанция предстает сознанию в результате апперцепции - синтезирующего восприятия органами чувств. Однако в биноме форма-материя место формы может занимать образ как "идея формы, мыслимое отвлечение от субстанции" (Арутюнова 1998: 314), а место материи здесь занимает уже смысл - семантическое, идеальное содержание. В этой семантической паре образ уже функционирует как нечто внешнее, явленное, признаковое по отношению к тому, что он замещает и представляет и приобретает черты "внутренней", семантической формы, отличной от соответствующего семантического содержания, он становится символом - образом образа. В лингвистике подобная "заместительная модель" представления разрабатывалась прежде всего А.А. Потебней, для которого представление - это "признак, по которому мы в слове обозначаем вновь познаваемое" (Потебня 1894: 31). Представление-концепт как совокупность семантических признаков по своей активности и креативности сопоставимо с аристотелевской формой - способом внутренней организации и способом существования предмета, в данном случае семантического содержания, которому она придает индивидуальную определенность. Концепт здесь не только и не столько представляет содержание сознания, но и оформляет его, структурирует, "схватывая" и "удерживая" (ср. значение соnciреrе - "содержать" - vas concipit aquam - "сосуд содержит воду"; conceptus - "водоем" - Дворецкий 1949: 195, 197). В свою очередь форма как организующее начало и проявление сущности предмета сопоставима с моделью, отражающей структуру и функции объекта в изоморфной структуре и аналогичных функциях его мысленного образа. Разновидностью представления как "внутренней формы" - организующего, структурирующего начала является возникшее в немецкой психологии первой четверти 20 века понятие гештальта (от нем. Gestalt - "образ, структура, целостная форма"), основанное на идее о том, что системно-структурная организация целого определяет и упорядочивает при восприятии свойства и функции образующих частей / элементов. Специфичность гештальта заключается прежде всего в присущем ему свойстве переноса: мелодия, например, как определенный гештальт звуков не изменяется при переходе из одной тональности в другую, гештальт квадрата сохраняется независимо от размера и окраски последнего, т.е. гештальт здесь выступает в качестве функционально-структурной модели, воспроизводимой в различных физических субстанциях. Представление как способ и форма концептуализации семантического содержания обычно сохраняет свою генетическую связь с образностью - ведь "мы привыкли все, что познаем, рисовать в нашем воображении в виде картины" (Спиноза 1998: I62) и "даже имея дело с сугубо абстрактными предметами, человек стремится ввести в свои рассуждения элементы наглядности" (Войшвилло 1989: 99), а мир невидимый, интеллегибельный, которому принадлежат концепты-культурологические универсалии, как правило, стремится обрести свое "телесное воплощение" в каких-либо чувственных образах. Подмеченная В. Гумбольдтом тенденция "понятий нематериального характера" к выражению посредством "необычных метафор" (Гумбольдт 1960: 70) в когнитивной лингвистике и когнитологии получила теоретическое осмысление в концептуальной метафоре, понимаемой как основное средство нашей концептуальной системы, с помощью которого мы понимаем и воспринимаем один тип объектов в терминах объектов другого типа, как средство осмысления некоторой более абстрактной сферы в терминах более известной, обычно конкретной сферы (см.: Ченки 1996: 70, 73), где метафора представляет собой "наглядное" моделирование чувственно не воспринимаемых сущностей - форму их представления. В принципе, метафора лежит в основе образования любых "абстрактных предметов", являющих собой гипостазированные качества и отношения: красота, свобода, любовь - все это семантически субстантивированные, т.е. представленные в образе предмета свойства и предикаты. Результатом метафоризации в конечном итоге являются и сами семантические термины "понятие" и "концепт", где этимологически постижение интеллектуальное уподобляется физическому схватыванию. Регулярность использования в языке наглядного моделирования абстрактных категорий с помощью чувственных образов (см.: Успенский 1979) дает основания определять концепт как целостную совокупность образов, ассоциирующихся с определенной абстрактной сущностью, выступающих в качестве элементов "гештальта" абстрактного имени и составляющих импликатуру его предикативно-атрибутивной сочетаемости (Чернейко 1995), т.е. концепт в таком понимании - это совокупность метафор, ассоциирующихся с определенным абстрактным именем.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15
|
|
