Концепт счастья 
Концепт счастья
2 Воркачев С.Г. Концепт счастья в русском языковом сознании: опыт лингвокультурологического анализа. Краснодар, 2002.142 с. В монографии обобщаются лингвистические взгляды на концепт как на ментальное образование, отмеченное этнокультурной спецификой и находящее языковое выражение. На материале русского языка исследуются понятийная, метафорически-образная и значимостная составляющие семантики концепта "счастье", а также описывается функционирование его семантического дублета "блаженство" в религиозном и поэтическом дискурсах. Оглавление- Введение 3
- Глава 1. Концепт как лингвокультурологическая категория 8
- 1.1 Концепт - понятие 11
- 1.2 Концепт-представление 17
- 1.1.3 Концепт - значение / смысл 21
- 1.4 Выводы 33
- Глава 2. Концепт счастья в этической парадигме 35
- 2.1 Фелицитарные концепции 42
- 2.1.1 Аккумулятивные 43
- 2.1.2 Коэффициентные 49
- 2.1.3 Операторные 53
- 2.2 Выводы 55
- Глава 3. Счастье в концептосфере русского языка 57
- 3.1 Понятийная составляющая 57
- 3.1.1 Поэтический дискурс 61
- 3.1.2 Паремиология 70
- 3.1.3 Опрос информантов 75
- 3.2 Образная составляющая 86
- 3.3 Значимостная составляющая 92
- 3.3 Выводы 104
- Глава 4. Блаженство как семантический дублет счастья 107
- 4.1 Блаженство в религиозном дискурсе 108
- 4.2 Блаженство в поэтическом дискурсе 125
- 4.3 Выводы 131
- Заключение 133
- Список литературы 136
ВведениеЯзык во все времена оставался наиболее яркой идентифицирующей характеристикой этноса. Еще Пифагор "для познания нравов какого ни есть народа" советовал прежде всего изучить его язык. Столь же неоспорима связь языка с культурой, орудием и ипостасью которой он является (Толстой 1997: 312) или же, в более сильной гностической формулировке, отраженной в Евангелии от Иоанна, он несет в себе источник всего сущего ("В начале было слово…"), в том числе и самого человека. Тем не менее, макролингвистическая проблематика (язык vs общество / культура / личность), интерес к которой достиг своего апогея в трудах В. фон Гумбольдта, Г. Штейнталя, К. Фосслера и А.А. Потебни, в первой половине ХХ века была оттеснена на второй план достижениями структурализма, ограничивавшегося исследованием языка "в себе и для себя". Однако уже с конца прошлого века в рамках изменения научной парадигмы гуманитарного знания маятник начинает двигаться в обратную сторону, и на место господствующей сциентистской, системно-структурной и статической парадигме приходит парадигма антропоцентрическая, функциональная, когнитивная и динамическая, возвратившая человеку статус "меры всех вещей" и вернувшая его в центр мироздания. На новом витке спирали познания фокус исследовательского внимания закономерно смещается с изученного уже центра на проблемную периферию и закрепляется на стыке областей научного знания: возникают этнопсихология, психолингвистика, когнитивная психология, социолингвистика, когнитивная лингвистика, этнолингвистика, внутри которых процесс междисциплинарного синтеза и симбиоза продолжается, приводя к вычленению, например, внутри последней этнопсихолингвистики, этносемантики и даже этнофразеологии. Лингвокультурология - на сегодняшний день, пожалуй, самое молодое ответвление этнолингвистики (см.: Телия 1996: 217) или же, если воспользоваться "химической" метафорой, это новейшее молекулярное соединение в границах последней, отличное от всех прочих своим "атомарным составом" и валентностными связями: соотношением "долей" лингвистики и культурологии и их иерархией (см.: Снитко 1999: 8). В задачи этой научной дисциплины входит изучение и описание взаимоотношений языка и культуры, языка и этноса, языка и народного менталитета (см: Телия 1996: 216-217; Маслова 1997: 4-6; Маслова 2001: 28), она создана, по прогнозу Эмиля Бенвениста, "на основе триады - язык, культура, человеческая личность" (Бенвенист 1974: 45) и представляет лингвокультуру как линзу, через которую исследователь может увидеть материальную и духовную самобытность этноса - Folksgeist В. фон Гумбольдта и Г. Штейнталя. Зрелость и право на самостоятельное существование любой научной дисциплины определяются наличием и степенью сформированности её категориального аппарата - системы базовых терминов. Как представляется, основу категориального аппарата лингвокультурологии составляют понятия языковой личности и концепта (Карасик 2001: 15), гносеологическое становление которых, судя по всему, еще не закончено (см. подробнее: Воркачев 2001). Более того, по всем признакам процесс "внутреннего деления" антропологической лингвистики отнюдь не завершен и на стыке лингвокультурологии и когнитивной лингвистики можно прогнозировать становление лингвистической концептологии (лингвоконцептологии), в задачи которой войдет прежде всего определение своего объекта и разработка методологической базы его исследования. О возможности подобного развития ситуации в области макролингвистики свидетельствует появление соответствующих работ (Бабушкин 1996; Чернейко 1997; Снитко 1999 и пр.). Как правило, название научного направления задается его объектом и, ipse facto, категориальный аппарат лингвоконцептологии должен быть направлен на исследование структуры и специфических свойств концептов как ментальных сущностей особого рода, на определение их формы в зависимости от области бытования - концептологическую топологию, на описание их гомоморфных характеристик - концептологическую аспектацию. Безусловно, концепт - это "многомерное идеализированное формообразование" (Ляпин 1997: 16), однако единства мнений относительно числа семантических параметров, по которым может вестись его изучение, у концептологов нет: сюда включаются как понятийное, так и образное, ценностное, поведенческое, этимологическое и культурное "измерения" (Ляпин 1997: 18-19; Степанов 1997: 41; Карасик 2001: 10), из которых почти каждое может иметь приоритетный статус в исследовании. Как представляется, оптимальным для полноты семантического описания лингвокультурного концепта будет выделение в его составе трех составляющих: понятийной, отражающей его признаковую и дефиниционную структуру, образной, фиксирующей когнитивные метафоры, поддерживающие концепт в языковом сознании, и значимостной, определяемой местом, которое занимает имя концепта в лексико-грамматической системе конкретного языка, куда войдут также этимологические и ассоциативные характеристики этого имени. Ценностное "измерение", при всей его значимости для выделения культурных доминант в языке (Карасик 1996: 5), вряд ли предоставит материал для собственно лингвистического исследования, поскольку не имеет анализируемых специфических средств выражения и не является универсальным: можно указать на ментальные образования, с полным правом причисляемые к числу концептов, но не вызывающие никаких аксиологических и эмоциональных рефлексов, никакого "трепета" (время, пространство, язык и пр) (см., например, анализ математических терминов: Скидан 1997). Немаловажным аспектом изучения концептов является их топология: определение и описание бытования этих ментальных сущностей при функционировании в основных областях общественного сознания (в научном, обыденном / языковом, религиозном и пр. сознании), частично совпадающих с типами дискурса. Представления о счастье как об успешности жизненного пути существуют в общественном сознании с древнейших времен и "вписываются" практически в любое понимание концепта, как самое узкое, так и самое широкое (см. с.30-31 работы): имя "счастье" имеет вполне ясную внутреннюю форму, взгляды на счастье этнокультурно маркированы и в первом приближении отличаются от одной цивилизации к другой (Кларин 1990: 25), в языковом сознании счастье представляет собой обыденный аналог соответствующего этического, мировоззренческого термина. Осмыслению категории счастья в истории философской и психологической мысли посвящено, наверное, ничуть не меньше трудов, чем осмыслению любви; в этике сложилось даже особое научное направление - фелицитология, предмет которой составляют теоретические и практические проблемы счастья. Тем не менее, несмотря на свою мировоззренческую ("Скажи мне, что ты считаешь счастьем, и я скажу, кто ты") и психологическую значимость, концепт счастья, насколько известно, не получил еще своего должного лингвистического освещения. В общеметодологическом плане настоящее исследование направлено на конкретизацию дисциплинарного статуса протермина "концепт", на разработку категориального аппарата и исследовательской методики для описания базовых экзистенциальных смыслов, представленных в лексическом фонде естественного языка. В конкретные задачи исследования входит анализ лингвокультурной специфики и семантической структуры концепта счастья как духовной сущности, регулирующей отношение человека к успешности и осмысленности собственной жизни, в русском научном и языковом сознании. Цель и задачи исследования определяют композицию работы, которая состоит из раздела, посвященного общей теории концепта, главы, в которой описываются основные философские концепции счастья и вырабатывается "семантический эталон" для последующего описания обыденноязыковых реализаций концепта счастья, и главы, посвященной поаспектному исследованию этого концепта в языковом сознании - понятийной, образной и значимостной составляющим. Работа завершается разделом, где описывается функционирование "семантического дублета" счастья - блаженства в религиозном и поэтическом дискурсах. Глава 1. Концепт как лингвокультурологическая категорияСлово "концепт" (Лихачев 1993; Степанов 1997, Ляпин 1997: 40-76; Нерознак 1998; Арутюнова 1998: 543-640 и др.) и его протерминологические аналоги "лингвокультурема" (Воробьев 1997: 44-56), "мифологема" (Ляхтеэнмяки 1999; Базылев 2000: 130-134), "логоэпистема" (Верещагин-Костомаров 1999: 70; Костомаров-Бурвикова 2000: 28) стали активно употребляться в российской лингвистической литературе с начала 90-х годов. Пересмотр традиционного логического содержания концепта и его психологизация связаны прежде всего с начавшимся в конце прошлого века изменением научной парадигмы гуманитарного знания, когда на место господствовавшей сциентистской, системно-структурной парадигмы пришла парадигма антропоцентрическая, функциональная, возвратившая человеку статус "меры всех вещей" и вернувшая его в центр мироздания и когда исследовательский интерес лингвистов переместился с имманентной структуры языка на условия его использования, с соссюровских правил шахматной игры на самих игроков. Необходимость создания нового термина, синтезирующего лексикографическую и энциклопедическую информацию (Кубрякова 1996: 143), в семантике которого сливались бы денотация и коннотация, "ближайшее" и "дальнейшее" значения слова, знания о мире и о познающем его субъекте объясняется в том числе и потребностями когнитологии, в частности, когнитивной лингвистики, сосредотачивающей внимание на соотнесении лингвистических данных с психологическими, для которой оперирование категорией понятия в классическом, "безобразном" представлении оказалось явно недостаточным (Бабушкин 1996: 12). Если синтез собственно языковой и научной информации в семантике лексем, отправляющих к конкретным реалиям, в достаточной мере затруднителен и малопродуктивен (ср. вода как "жидкость заполняющая моря и реки" и её химическое и физическое определения), то в семантике имен культурных и мировоззренческих категорий подобное слияние вполне эвристически оправдано. Пока что появление слова "концепт" в языковедческом дискурсе свидетельствует лишь о принадлежности последнего к определенной научной школе ("герменевтической", "лингвокультурологической" и пр) либо к определенному научному направлению - преимущественно когнитивному, но для того, чтобы концепт из протермина превратился в термин, необходимо его включение в конкретный "универсум рассуждения": определение в контексте соответствующей научной теории или соответствующей области знания. Не претендуя на создание оригинальной семантической теории или обогащение лингвистической науки новым термином, можно, однако, попытаться определить значение слова "концепт" так, как оно сложилось из его употребления в лингвистических текстах, тем более что определение слов, по мысли Декарта, избавило бы мир от половины заблуждений. Utilitas expressit nomina rerum, и гносеологическая потребность могла призвать на место концепта любую лексическую единицу семиотического ряда: идею, смысл, ноэму, значение, представление и пр., как это, кстати, и происходит в языках, не имеющих этимологических дублетов, подобных "понятию" и "концепту", - в англоязычных текстах когнитивной психологии и когнитивной лингвистики здесь функционирует чаще всего mental / conceptual representation - "мысленное представление". Слово соnceptus - позднелатинское, средневековое образование (ессlesiastique - Lexis 1993: 393), производное (причастие) от глагола соncipere - соn-сареrе "со-бирать", "схватывать", "загораться", "задумывать", "зачинать". В классической латыни соnсерtus зафиксирован лишь в значениях "водоем", "воспламенение", "зачатие" и "плод (зародыш)" (Дворецкий 1949: 195). Слово "концепт" вместе со своим производящим глаголом вошло, естественно, во все романские языки и в английский язык (фр. соncept-concevoir, ит. соncetto-concepire, исп. concepto-concebir, порт. conceito-conceber, англ. соncept-conceive), в русском же языке оно было еще и семантически калькировано, т.е. его "внутренняя форма" была воспроизведена морфемными средствами русского языка; по-(н) ятъ - по-(н) ятие (Степанов 1997: 40). В синонимической паре концепт-понятие первый член, безусловно, стилистически отмечен: в большинстве толковых словарей русского языка статья "концепт" вообще отсутствует; с пометой лог. и книжн. он фиксируется лишь в "Большом толковом словаре русского языка" (БТСРЯ 1998: 454). Как большинство греко-латинских заимствований концепт - "ученое слово", можно спокойно сказать "не иметь понятия о чем-либо", но совершенно неестественно "не иметь о чем-либо концепта" и российские "беспредельщики" живут "по понятиям", но отнюдь не "по концептам". В логико-психологических текстах русские понятие-концепт противопоставляются главным образом представлению по степени абстрактности своего содержания. По степени обобщенности неразличимы также английские concept и notion, однако в романских языках, где имеется системное лексическое противопоставление двух уровней знания - "сущностного" и "поверхностного", концепт соотносится с "сущностным знанием", передаваемым глаголами, восходящими к лат. sареrе (фр. savoir, исп. saber, ит. sареrе), а notion, nocion, nozione, сохраняя свою "этимологическую память", соотносятся с глаголами сonnaitre, соnосеr, соnоscеrе, производными от лат. соg-noscerе "узнавать", "быть знакомым". В классическом, аристотелевском смысле определить понятие - это установить его ближайшие род и вид, что в лингвистический формулировке по сути означает описание ("расподобление") единиц некоторого синонимического ряда. В случае концепта ближайшими семантическими "соседями" оказываются понятие, (общее) представление и значение / смысл, родовым признаком которых является не просто отнесенность к области идеального, куда отправляют все абстракции, а та её часть, где мысль рефлектирует - обращается на самое себя, где субъект познания совпадает со своим объектом, а онтология этого субъекта совпадает с его гносеологией и где школярский каламбур "различие между понятием концепта и концептом понятия" (difference entre la notion de concept et le concept de notion) получает статус семантической проблемы и может быть продолжен и расширен: "различие между понятием представления и представлением понятия, концептом представления и представлением концепта, понятием значения и значением понятия, концептом значения и значением концепта... ". Отыскать differentia specifica концепта означает по существу установить, чем отличается его понятие от понятия понятия, понятия представления и понятия значения / смысла. Как большинство новых научных понятий концепт вводится с известной долей пафоса и через когнитивную метафору: это и "многомерный сгусток смысла", и "смысловой квант бытия"; и "ген культуры" (Ляпин 1997: 16-171), и "некая потенция значения" (Лихачев 1993: 6) и "сгусток культуры в сознании человека" (Степанов 1997: 40); это - "эмбрион мыслительной операции" (Аскольдов 1997: 273). Концепты "как бы парят над их материальными и над их чисто духовными проявлениями" (Степанов 1995: 18). Весьма убедительно и подробно описываются свойства конкретных разновидностей концептов, особенно культурных (Культурные концепты 1991; Языковая личность 1996), однако так и остается неясным, является ли концепт формой понятия, представления или значения, либо же это нечто качественно от них отличное, тем более что в реальном текстовом употреблении очень часто концепт, понятие и значение функционируют как синонимы, замещая друг друга во избежание монотонного повтора.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15
|
|
