Мировоззрение скифов в понимании Д.С. Раевского и других авторов

– солярные розетки. Часто изображение дуплицируют, что подчеркивает

цикличную повторяемость символизируемого им явления"[68].

По гипотезе В. Хартнера и Р.Э. Этингаузена, у шумеров "сцена

терзания львом козла изображала наступление осени, а борьба льва с

быком или оленем в искусстве символизировала весеннее возрождени

природы. Правильность данной трактовки подтверждается тем, что сцена

терзания часто изображается рядом с деревом жизни или прорастающим

злаком"[69]. Такой земледельческий символизм этой композиции у шумеров

объясняется таким образом: Плеяды – звезда быка, и т.д. заходят или

восходят в шумерском небе соответственно осенью и зимой. По гипотезе

Кузьминой, эта сцена из Месопотамии через Элам, Египет, Ионию,

Грецию, Фракию и Иран попала в Скифию. Временем этого заимствования

исследовательница определяет эпоху родового строя. В дальнейшем

понимание скифами этой сцены изменяется: они "подобно ахеменидам стали

рассматривать ее как двойной смысл – весны, возрождения и царского

могущества..."[70], что подтверждается и в исследованиях Шкурко и

Хазанова: "Сцена терзания в Евразийских степях украшает царские

инсигнии, чаще всего – оружие и сосуды, что возвращает нас к легенде о

священных дарах"[71], которые, как мы помним из главы о религии

скифов, являлись символами царской власти.

По мнению Д.С. Раевского, заимствование особенно ярко

проявляется на ранних этапах.

Несмотря на то, что некоторые образы скифского звериного стиля

заимствовались из восточной традиции, исполнение их скифскими

мастерами налагало на них особености, по которым мы смело можем

отнести эти произведения именно к скифскому звериному стилю. К таким

типично скифским элементам относятся:

"вписанные" образы (хвост и концы лап клермесской пантеры в виде ряда

свернувшихся хищников и т.д.)

частое воспроизведение не всей фигуры животного, а лишь частей его

тела, при этом важную роль играет то, какие именно части тела

животного изображены. Голова – эквивалент всего животного, задние ноги

хищника усиливают его связь с хтоническим миром.

четкая геометрическая схема изображения в зверином стиле, что особенно

проявляется в мельгуновских бляхах.

Как пишет Раевский, "Традиционно эта черта в специальной

литературе возводится к приемам резьбы по дереву или кости. Между тем

Н.Л. Членова уже отмечала, что именно резные изображения из известных

материалов зачастую отличаются, напротив, округлостью и мягкостью

рельефа и сгладженностью углов и граней даже в тех случаях, когда тело

животного геометризировано..."[72]

Сам Раевский делает следующее предположение относительно

назначения геометризации: как кажется, "указанная особенность не

коренится в технологнии изготовления скифских памятников или их

прототипов, а восходит к стремлению геометризировать зооморфный образ

в духе предскифского орнамента, и тем самым облегчить тиражирование.В

этой связи интересно замечание Е.В. Переводчиковой, что прием

моделировки тела животного широкими, сходящимися полд углом

плоскостями в скифском искусстве ранее всего проявляются в изображении

оленя, то есть в наиболее популярном в Скифии и, соответственно,

требовавшем наиболее массового воспроизведения. Впоследствии,

закрепившись в искусстве, этот прием уже не всегда, конечно,

дтиктовался практической необходимостью"[73].

Как справедливо отмечает Б.Н. Граков, "При всей сложности

стилизации и выработанности схем очень верно передавались детали их:

ггорбатый нос лося, приподнятая сверху бивнем губа кабана и его

пятачок, выгнутая спина кошки, глаз орла и т.д"[74]. Таким образом,

при схематизировании и геометризировании мастера стремились сохранить

индивидуальный облик животного, что, повидимому, было очень важно для

скифов.

Рассмотрим наиболее часто встречающиеся образы скифского звериного

стиля.

Как отмечал М.И. Арутюнов, наиболее распространенными образами в

искусстве скифского звериного стиля в раннее время были:

схематизированная голова птицы, идущий, лежащий или свернувшийся в

кольцо хищник – пантера-и лежащие козел и олень. К аналогичному выводу

пришел А.И. Шкурко, обследоваваший широчайший материал памятников

звериного стиля лесостепной зоны... Как пишет Раевский, "Уже здесь мы

обнаруживаем прямую перекличку как с присущим скифскому миру

преобладанием тернарных структур, соотнесенных с тремя уровнями

космической модели, так и с имеющим фантастически глобальное

распространение способом описания этой модели средствами

зоологического кода. Речь идет о четкой трехчленной вертикально-

проецированной системе: птицы – копытные – змеи-рыбы (шире – класс

хтонических животных), причем птицы связаны с верхом композиции, , с

небом, копытные – со средней частью, с землей, змеи-рыбы – с низом, с

подземным царством. Отчетливо дифференцированные признаки, опирающиеся

как на различие в облике, так и на различные среды обитания,

обеспечивает здесь наглядное маркирование различных зон мироздания с

помощью зоологических символов"[75].

"Из травоядных больше всего изображались олень, лось, дикий козел,

кабан, очень редко – заяц..."[76]

Наиболее распространенный в Скифии и вместе с тем наиболее

изученный образ – образ оленя, реже – барана или лося. Фигурки оленей

– фвактически символ скифского искусства в целом. Впервые они

появляются на оленных камнях.

Некоторыми исследователями популярность этого образа в Скифии

объясняется тем, что в архаический период развития скифского общества

олень являлся тотемом этого народа. Это подтверждается тем, что

самоназвание многих родственных скифам народов – "сака" — означает

"олень". На самом деле этимология слова "сака" до сих пор вызывает

споры. К тому же это – единственное доказательство тотемной теории

поппулярности образа оленя и толкования его именно с этой точки

зрения.

С другой стороны, именно тотемная теория хорошо объясняет

предположение Д.С. Раевского, основанное в том числе и на

этнографическом материале, что "Костромской и Келермесский курганы

могут рассматриваться как погребение двух вождей периода после

возвращения скифов из переднеазиатских походов, где нащитные бляхи-

эмблемы указывают на принадлежность одного из этих элементов "царю

среднего мира" (олень), другого – царю нижнего мира (хищник);

территориально-хронологическая близость этих комплексов наводит на

мысль, что организация обитавшего в это время в Прикубанье союза

племен соответствовала той модели, которая вохводилась к

мифологическому времени Колаксая и его сыновей и ... дожила до эпохи

скифо-персидских войн"[77].

Олень как правило изображался с поджатыми ногами. часто эта

поза трактуется как жертвенная. Как пишет Раевский, такая трактовка

"вряд ли применима ко всем без исключения ее воплощениям и в самом

древнем искусстве. Однако в ряде случаев такое объяснение весьма

правомерно. Можно предположить определенную смысловую связь подобного

изображения копытного с идеей жертвы и в скифском мире, поскольку

"средний мир", маркированный этим образом есть... мир смертных, а если

сама смерть трактуется мифологическим мышлением как семантический

эквивалент жертвы, совершенной во имя сожранения и возрождения

мира..."[78]

Большинство исследователей относит рогатых копытных к средней

плоскости мира. Вместе с тем выше приводилось высказывание Раевского о

том, что олень по форме рога может быть связан с мировым деревом в

целом, что, безусловно, не противоречит соотнесением его со средней

зоной мироздания. Но вместе с тем на оленных камнях изображения оленей

располагались в основном в средней зоне, ритоны на скифских

антропоморфных изваяниях висят на поясе (опять же средняя зона) и т.д.

Семантика образа коня, также неоднократно встречавшегося

выполненым в технике скифского звериного стиля, подробно была

рассмотрена выше, поэтому здесь на ней останавливаться не будем.

Редко, но встречался в скифском искусстве образ зайца. Образ

его представляет для нас определенный интерес.

Геродот приводит интересный эпизод с этим животным: "... Скифы,

пешие и конные, выстроились против персов для боя; когда они [уже]

стояли в боевом порядке, [вдруг] между ними проскочил заяц; скифы,

чуть заметили его, бросились за ним вдогонку..."[79]

В чем же причина ломки строя в столь важной ситуации по, казалось

бы, незначительной причине? Д.С. Раевский высказывает следующее

предположение: "Если в скифской среде существовало представление, что

принесение в жертву зайца обеспечит благополучие, то легко

реконструмировать обычай, согласно которому встреченый заяц непременно

должен быть пойман (resp. принесен в жертву)"[80].

В случае, если это предположение верно, становится понятным

такой, с первого взгляда странный, поступок скифов. Животное,

приносимое в жертву, по верованиям древних, передавало жертвователю

(одному человеку или, в случае если жертва приносилась от имени

коллектива, то всем его членам) свойства, которые этому животному

приписывались. Зайцу же как правило приписывается плодовитость (отсюда

до сих пор встречающиеся любовные талисманы из заячьих лапок), и,

шире, плодородие. А это "в архаичной концепции трактуется как

эквивалент благополучия вообще, любого богатства, успеха,

могущества... Сцены же преследования и поражения животного в искусстве

должны трактоваться как изобразительный эквивалент подобных

жертвоприношений"[81].

Итак, значение образа зайца в скифском искусстве более или менее

понятно. Но почему в этом случае этот образ столь редко встречается в

скифском изобразительном искусстве? По мнению автора работы, это

связано с тем, что вероятность связи зайца с каким-либо значительным

божеством скифского пантеона маловероятна (ни в одном виде источников

она не отражена), заяц не несет в себе каких-то особо важных функций.

Повидимому, обычай приносить его в жертву – остатки некоего

архаического культа.

В начале данной главы были приведены высказывания различных

исследователей о том, что образы звериного стиля задавались военно-

аристократическим сословием. Безусловно, они отражали орбразы

центральных культов скифского общества, к которым обычай жертвования

зайца, по обоснованной выше гипотезе, относиться, по видимому, не мог.

Учитывая все, сказанное об образе зайца, достаточно просто

определить его место его в системе скифского мироздания. Возьмем

наиболее узкую трактовку образа зайца – плодовитость. Возвращаясь к

схеме человеческого тела, заметим, что органы воспроизводства в этой

вертикали находятся в нижней части. Таким образом устанавливается

связь зайца с нижним миром. Это подтверждается и тем, что в мифологии

индоиранских народов образ зайца устойчиво связан с водой.

Перейдем к образам хищных животных. Как правило, это пантера или

(реже) другое животное из семейства кошачьих, но встречается и волк.

Как пишет Б.Н. Граков, "... Барс порой бывал заменен рысью или

дикой европейской кошкой, еще недавно водившейся в днепровских

плавнях. Такой кошачий хищник чаще всего изображался в позе присевшего

на корточки и готового к прыжку, иногда свернувшимся в кольцо и

полукольцо"[82].

Хищные животные – носители смертоносного начала. Часто они обитают

в пещерах. Таким образом, более чем вероятна их связь с нижним,

хтоническим миром.

Одна из наиболее популярных поз хищника у скифов – когда тело его

свернуто в кольцо или полукольцо, а морда примыкает к крупу или

хвосту. Раевский указывает, что поза эта "формально идентична позе

мирового змея, и соответствует способу маркировки в терминологии

зооморфного кода периферической зоны космоса, семантически

тождественной нижнему миру"[83].

Есть и еще одно доказательство прингадлежности образа хищника к

нижнему миру: На больших изделиях скифского звериного стиля позднего

периода явственно подчеркнута трехчастность. В средней части обычно

расположены бытовые сцены или символы, маркирующие мир людей

(травоядные живоные etc). В сюжетах верхней части такой четкой

закономерности нет, но там встречатся образы птиц, геометрический

орнамент. В нижней же части расположены сцены терзания и хищные

животные.

По мнению автора работы, основывающемуся на скифской

генеалогической легенде и трактовке Д.С. Раевским образа хищника в

скифском искусстве, сцены терзания в скифском искусстве являются

аллегорическим изображением эпизода в генеалогической легенде, где

Таргитай спускается в пещеру змееногой богини за своим конем, что, в

свою очередь знаменует преодоление смерти, победу над нижним

хтоническим миром.

"На вероятность ...{этого}указывал в свое время Б.Н. Граков. Он же

выделил целый ряд изображений на скифских древностях, воплощающие, по

видимому, подвиги "скифского Геракла". Среди них существенное место

занимает победа над неким хищником кошачьей породы"[84].

Раевский обращает внимание и на то, что кошачий хищник для области

Причерноморья "являлся по преимуществу баснословным, почти

фантастическим животным, чуждым знакомой и привычной фауне... Это

позволяет считать, что в описанном универсуме средствами

зоологического кода в скифском искусстве находит реализацию и

оппозиция "свой-чужой", столь важная для архаической модели мира"[85].

Часто в скифском искусстве встречаются образы птиц, в основном –

хищных и водоплавающих. Д.С. Раевский в свое время предлагал

разграничивать соответствие образа животного одной из частей

мироздания в том числе и по сферам обитания данного животного. В этом

случае можно предположить, что образ любой птицы связывался с верхним

миром. Кроме сферы обитания Раевский приводит следующие доводы в

пользу связи образа птицы с верхним миром: "...связь в этой традиции

верхнего мира с образом птицы подтверждается представлением о том, что

на севере, то есть в областях, связанных с космическим верхом, земля и

воздух наполнены перьями,.. а также данными об обитающих на крайних

северных пределах ойкумены грифах. Возможно, на связь верхнего мира с

миром мертвых намекает указание на обитающий по соседству с грифами

народ одноглазых аримаспов: одноглазость есть, по сути, "полуслепота",

а слепота в мифологии – одна из наиболее типичных характеристик

обитателей загробного мира; описание аримаспов в таком случае вполне

соответствует их локализации в скифской мифологии на границе мира

живых и мира мертвых.

Отмеченная двойственность в толкованиии верхнего мира хорошо

объясняет парадоксальную на первый взгляд структуру некоторых текстов

звериного стиля, в которых образ хищной птицы оказывается отчетливо

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8