Особенности перевода художественного текста через его контекст на примере произведения А.П. Чехова "Вишневый сад"

Чаще, однако, выбор эквивалента определяется лишь с учетом лексического контекста данной единицы, однозначность которой устанавливается в пределах определенного лексического окружения. Так, английское look в сочетании с прилагательным angry означает взгляд, а с прилагательным European - вид (напр., The town has a European look); английское way в сочетании с to the town означает дорога, а в сочетании с of doing it - способ или метод и т. д. Можно привести огромное множество такого рода примеров. Для иллюстрации роли узкого лексического контекста при выборе переводческого соответствия приведем следующие английские предложения, содержащие многозначное существительное attitude:

Не has a friendly attitude towards all.

Он ко всем относится по-дружески.

There is no sign of any change in the attitudes of the two sides.

В позициях, занимаемых обеими сторонами, не видно никаких перемен.

Не stood there in a threatening attitude.

Он стоял в угрожающей позе.

Не is known for his anti-Soviet attitudes.

Он известен своими антисоветскими взглядами.

Число подобного рода примеров легко увеличить.

Иногда, однако, для определения значения исходного слова и выбора однозначного переводческого эквивалента учёт узкого контекста оказывается недостаточным и приходится прибегать к показаниям, содержащимся в широком контексте. (Бархударов, 171)

В предложении о кризисе 1929 г. узкий контекст не снимает многозначности слова apparent: The period of apparent prosperity may be said to have ended in 1928. Это прилагательное имеет противоположные значения: 1) очевидный; 2) мнимый. Содержание статьи и значение критического отношения автора к эпохе указывают на значение "мнимый". При выборе варианта перевода нередко нужны знания реальной действительности. Например: Abolitionist означает "аболиционист", если описывается период борьбы за освобождение американских негров. Если же имеется в виду "сухой закон" в США, то речь идет о стороннике отмены этого закона.

В качестве другого примера приведем следующее предложение из повести Дж. Сэлинджера "Над пропастью во ржи": Then I got this book I was reading and sat down in my chair.

Английскому chair в русском языке соответствуют как стул, так и кресло. В данном вложении, однако, не содержится никаких указаний, которыми мог бы руководствоваться переводчик при выборе русского эквивалента. Поэтому здесь необходимо обращение к широкому контексту. Спустя два предложения, в том же абзаце мы читаем: The arms were in sad shape, because everybody was always sitting on them, but they were pretty comfortable chairs.

Указание на arms дает нам ключ к переводу: Потом я взял книгу, которую читал, и сел в кресло. (Бархударов, 171)

Следует иметь в виду, что в данном примере (как и в других, приводимых нами) речь идет об определении и передаче референциальных значений языковых единиц. Если же говорить о передаче прагматических значений, то, как было указано выше, решающая роль в их установлении и выборе способов их передачи принадлежит именно широкому контексту. Это относится не только к стилистической характеристике, регистру и эмоциональной окрашенности текста но, в значительной мере, также и к "коммуникативному членению" предложения, которое во многом определяется факторами широкого контекста (напр., наличием предварительного упоминания того или иного элемента предложения в предшествующих предложениях). Еще раз напомним, что объектом перевода являются не изолированные языковые единицы, а весь текст в целом как единое речевое произведение. Поэтому роль широкого контекста в процессе перевода ни в коей мере нельзя недооценивать.

1.3.3 Экстралингвистическая ситуация

Наряду с этим нередко имеют место случаи, когда даже максимально широкий контекст не содержит в себе никаких указаний относительно того, в каком именно значении употребляется в данном случае та или иная полисемантическая единица и, стало быть, какой эквивалент должен быть выбран в данном случае при переводе. В этих случаях для получения требуемой информации необходим выход за пределы языкового контекста и обращение к экстралингвистической ситуации. (Бархударов,172) Далеко не всегда из содержания отдельных частей текста или даже всего переводимого целого может быть ясна идейная направленность произведения, идейная позиция автора. В подобных случаях идейную направленность текста приходится устанавливать при помощи экстралингвистического контекста (по терминологии Я.И. Рецкера), или экстралингвистической ситуации (по терминологии Л.С. Бархударова).

Под "ситуацией" имеется в виду, во-первых, ситуация общения, то есть та обстановка, в которой совершается коммуникативный акт; во-вторых, предмет сообщения, то есть обстановка (совокупность фактов), описываемая в тексте; в-третьих, участники коммуникации, то есть говорящий (пишущий) и слушающий (читающий).

Важно подчеркнуть, что учет этих факторов во многих случаях является необходимым условием для правильного выбора соответствия той или иной единице ИЯ в процессе перевода. Яркий пример такого случая дает Я.И. Рецкер в книге "Теория перевода переводческая практика".

В одной из газетных статей член парламента С. Силвермен был охарактеризован как "the oldest abolitionist in the House of Commons". "Большой англо-русский словарь" под ред. И.Р. Гальперина дает для слова abolitionist два соответствия: 1. сторонник отмены, упразднения (закона и т.п.); 2. (амер. ист.) аболиционист, сторонник аболиционизма. Второе значение (сторонник аболиционизма, то есть отмены рабства негров) здесь явно не подходит. Остается первое значение: очевидно, С. Силвермен является сторонником отмены какого-то закона или института, но для перевода необходимо уточнить, чего именно. Поскольку в данном тексте нет никаких указаний относительно этого, то правильный перевод возможен лишь при знании реальной обстановки в политической жизни Англии 1963 г. (когда была написана данная статья). В тот период в парламенте и вне его оживленно дебатировался вопрос к отмене смертной казни. Стало быть, здесь abolitionist следует переводить как 'сторонник отмены смертной казни'. С другой стороны, если бы речь шла об Америке 20-х - начала 30-х годов этого столетия, тогда то же слово нужно было бы переводить как 'сторонник отмены сухого закона'.

В книге Ф.Л. Аллена "Только вчера" о вытеснении автомобилем других средств транспорта говорится: "The interurban trolley perished, or survived only as a pathetic anachronism" ( F.Z. Allen "Only yesterday"). В Англии trolley означало бы троллейбус, но в США троллейбусов не было и нет, и trolley означает трамвай.

Эти примеры убедительно говорят о важности учета экстралингвистических факторов при переводе, на что уже неоднократно обращалось внимание в ходе предыдущего изложения. Итак, в процессе перевода "снятие" многозначности языковых единиц и определение выбора переводческого эквивалента обусловливается рядом факторов, как то: узким контекстом, широким контекстом и экстралингвистической ситуацией. Без учета всех этих факторов в их взаимодействии понимание речевого произведения и, тем самым, его перевод называются невозможными. Именно по этой причине лингвистический базой теории перевода, как было отмечено, должны служить, во-первых, лингвистика текста, во-вторых, макролингвистическое описание языка с учетом функционирования его системы во взаимодействии с экстралингвистическими явлениями, определяющими предмет, построение и условия существования объекта перевода - речевого произведения.

1.4 Контекстуальные соответствия в художественной литературе

1.4.1 Роль контекстуальных значений в переводе

Контекстуальные значения возникают в процессе употребления слов в речи, в зависимости от окружения, и реализуются под действием узкого, широкого и экстралингвистического контекста.

Слово, особенно многозначное, представляет собой сложную семантическую структуру. Главное в ней - номинативное значение, непосредственно направленное на предметы и явления действительности. Это, по словам В.В. Виноградова, «опора и общественно осознанный фундамент всех других его значений и применений». Проблема иерархии значений многозначного слова посвящен целый ряд исследований, среди которых в первую очередь должны быть названы работы Р.О Якобсона об основном, главном и частных значениях и Е Куриловича о первичных и вторичных семантических функциях. Различие главного языкового значения и иерархически подчиненных ему частных значений состоит в том, что главное значение то, которое не определяется контекстом, в то время как остальные (частные) значения к семантически элементам главного значения прибавляют еще и элементы контекста. Обогащение контекста приводит к возникновению дальнейших частных оттенков частных значений.

Отношения тапа «главное значение - частное значение» являются регулярными в многозначных словах, что представляет одну из важнейших характеристик полисемии. А.И. Смирницкий подчеркивал, что «связи между лексико-семантическими вариантами в системе языка оказываются повторяющимися, типичными, закономерными. Главное значение и частные значения, непосредственно данные в регулярно реализуемых позициях, относятся к собственно языковым (как и их семантический вариант - общее значение).

По степени частотности можно различать узуальные (повторяющиеся) и окказиональные (случайные, индивидуальные) контекстуальные значения. Первые с течением времени, по мере накопления наблюдений, переходят в разряд вариантных соответствий. Вторые могут появляться и исчезать как проявление субъективного употребления слов тем или иным автором и чаще всего встречаются в художественной литературе. «Превращение «окказионального» употребления слова в узуальное» является одним из наиболее частых путей развития многозначности.». X. Касарес приводит ряд причин, побуждающих говорящего отбросить «общепринятое слово, которое вертится у него на языке», и заменить его другим, «употребленным в необычном для него значении». Это в основном, внезапная ассоциация представлений, душевное возбуждение (очевидно, состояние аффекта), стремление к экспрессивно насыщенности, к достижению комического эффекта или просто желание обратить на себя внимание слушающего или читателя. Именно окказиональное, необычное употребление слова и причины, побуждающие к этому, должны обязательно учитываться переводчиком.

Контекстуальные значения не привносятся извне, а являются реализацией потенциально заложенных в слове значений. Это можно установить из смысловой структуры слова.

«Определение лексического значения слова через раскрытие его смысловой структуры как системы двусторонних минимальных лексических единиц -- лексико-семантических вариантов слова позволяет учитывать обычно ускользавшие из поля зрения исследователя такие факторы, определяющие лексическое значение, как: 1) общественно осознанные и отстоявшиеся (системные) контексты употребления слова; 2) принадлежность данного слова к определенному семантическому или лексико-грамматическому разряду слов; 3) конкретные лексические связи с другими словами, обусловленные присущими данному языку моделями семантической сочетаемости словесных знаков; 4) семантические соотношения слов с синонимами и другими близкими по значению словами в системе языка в целом».

В приведенном выше определении, данном А. А. Уфимцевой, содержится перечень факторов, определяющих характеристику слова как базисной единицы языка, фиксируемой вокабуляром, и как минимальной единицы речевого потока.

Как уже упоминалось выше многозначное слово представляет собой сложную семантическую структуру. Его главным значением выступает номинативное значение. «Первичная функция», пишет Е. Курилович, совпадает с «главным значением» у Якобсона, «вторичные функции» тождественны с прочими «частными значениями». Употребление выражений «собственное (буквальное) и переносное значение» по Е. Куриловичу, предполагает определенную иерархию между ними. «Понятно, - продолжает он что непосредственно данными являются значения «частные», выступающие в конкретных условиях (в контексте)»

Главное значение и частные значения, непосредственно данные в регулярно реализуемых позициях, относятся к собственно языковым (как и их семантический инвариант - общее значение). За пределами регулярности оказываются цепочки «дальнейших частных оттенков частных значений» (Е. Курилович), «применения» слова» (В.В. Виноградов), смыслы слова, которые имеют уже внеязыковой характер (В.А. Звегинцев, Г.П. Мельников и др.). Это контекстуальные смыслы слова, особые «применения» слова в контексте, выходящие за пределы узуальных языковых значений, хотя и опосредовано мотивированные языковыми значениями через систему «скрытых» внутренних форм, импликаций. Такие контекстуальные смыслы (актуальные значения, по терминологии В. Шмидта) не фиксируются толковыми словарями как выходящие за пределы узуса и не обнаруживающие регулярных отношений. А.Р. Лурия подчеркивал, что смысл в отличие от обычного языкового значения - это актуализация «тех сторон, которые связаны с данной ситуацией и аффективным отношением субъекта», «преобразование значений, выделение из числа всех связей, стоящих за словом, той системы связей, которая актуальна в данный момент». Легко понять, что слово веревка для человека, который хочет упаковать покупку, имеет один смысл, а для человека, который попал в яму и хочет выбраться из нее, это средство к спасению.

Все это создает предпосылку для разграничения собственно языкового и внеязыкового содержания слова:

значение слова (главное, частные) ~ смысл слова.

Такая оппозиция основана на противопоставлении регулярных и нерегулярных отношений значений в словах или в ином плане - значений с эксплицитными и имплицитными внутренними формами. Используя известное положение А.А. Потебни о том, что в словообразовании в кругу слов одного корня всякое предшествующее может быть названо внутренней формой последующего, можно утверждать, что и в семантической деривации (структуре многозначного слова) каждое топологически предшествующего, способом представления его внеязыкового содержания.

Смысл слова как внеязыкового применение знака основывается на модификации, контекстуальном расширении исходной внутренней формы, ее актуальной конкретизации. Контекстуальная внутренняя форма определяется не только спецификой данного языкового текста, но и системой внеязыковых знаний, актуальной когнитивной ориентацией речемыслительной деятельности человека, теорией познания - эпистемологией. Знак и его смысл благодаря такой подвижной внутренней форме, занимающей промежуточное положение между языком и действительностью (в том числе поэтически моделируемой), получают в тексте специфическую, обычно «смещенную» по сравнению с узусом референцию. Такую контекстуальную внутреннюю форму в отличие от обычной можно было бы назвать лингвоэписистемой.

В семиотическом плане оппозиция «значения слова» («внутренняя форма») - «смысл слова» («лингвоэписистема») находит обоснование в предложенном Г. Клаусом разграничении семантики, исследующей отношения между знаком и значением, и сигматики, рассматривающей отношения между знаком и объектом, которые оперируют соответственно понятиями «узуальное (языковое) значение» и «актуальный (внеязыковой) смысл».

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10