Партикулы и языковая таксономия

В-шестых, представлены двучленные партикульные сочетания, явно требующие третьего партикульного члена для завершения комплекса: и + кь, но + кь, да + кь, то + кь, кь + а, кь + и, а + кь и т.д., а в двучленном комплексе в языке не существующие.

Итак, мы видели, что комбинации + перестановки неких исходных элементов структуры CV порождают разные части речи уже привычной для лингвиста языковой структуры.

Но, однако, в лингвистике существует и некая «свальная куча», суть которой еще требует детального разбора и подлинного экспериментального исследования. Это клитики. В соответствии со всем сказанным определяется и план второй главы монографии.

2. Партикулы и союзы

Итак, обращаясь к партикулам как таковым, мы можем говорить о трех видах их существования. А именно:

они существуют как примарные единицы;

они «слипаются» между собой, образуя комплексы партикул;

они «прилипают» к знаменательному слову справа от него или слева.

В настоящей главе мы не предполагаем проанализировать все, что можно сказать об этих частях речи и о тех, что будут анализироваться в следующих параграфах: наша монография не является ни грамматикой отдельных языков, ни претензией на универсальную грамматику, но только попыткой представить грамматику партикул.

Однако все, что будет сказано далее в этой главе о партикулах как о примарных единицах, будет только метатеоретическим приближением к объекту. «На самом деле», становясь союзами, частицами, артиклями, партикулы никогда не оставляют всей своей былой семантики, хотя бы в виде некоторого шлейфа «скрытой памяти». Это очень хорошо понял А.В. Исаченко в своей работе над древнерусскими сочинительными сюзами а, и, то, ти. Исследование это написано задолго до появления открытий А.А. Зализняка, переосмыслившего тексты новгородских берестяных грамот, поэтому А.В. Исаченко пользовался в основном трудами В.И. Борковского. Но имевшихся данных оказалось вполне достаточно для окончательного вывода о том, что партикулы не покидают своих былых значений окончательно, грамматикализуясь в виде той или иной лексической единицы. Могу добавить, что они и не покидают свое полевое пространство, перекликаясь своими отдельными значениями. Выводы Исаченко были смелыми для того времени, да и сейчас они кажутся свежими. Он спорит с советской наукой, говорившей, например, об а как только о союзе, но спорит и с Ф. Копеч-ным, считавшим, что совпадение в плане выражения частиц и дейктических местоимений «kaum ein blosser Zufall 1st». Итак, каков же вывод А.В. Исаченко: «Fur eine Sprache wie das Ostslavische ist es natiirlich schwierig, die einzelnen Kategorien der «particulae orationis» streng voneinander zu unterscheiden imd gege-neinander abzugrenzen. Die «syntaktische Perspective» war im Ost-slavischen noch recht diffus, die syntaktischen Mittel noch nicht aus-gebildet. Bei vielen «grammatischen Wortern» haben wir im Ost-slavischen noch mit einem Synkretismus zu tun, wo Elemente wie a, i, to, ti etc. eben weder Konjunktionen, noch Interjektionen, noch Mo-dalpartikeln, noch deiktische Pronomina, sondern sowohl Interjektionen, als auch Konjunktionen usw. waren».

Но, как уже говорилось в главе первой, лингвистика как «нормальная наука» не терпит таксономической диффузности. Однако и она имеет периоды своих преференций. Таким был период истории лингвистики, условно называемый нами «морфологическим». Он выступает в работах В.М. Иллича-Свитыча, см. ниже также в книге В.С. Воробьева-Десятовского о местоимениях и т.д.

На смену ему пришел период, также условно говоря, «лексикографический». Именно он лежит в основе многочисленных сборников о «дискурсивных словах», в которых несколько партикул рассматриваются по отдельности и в изоляции от общих положений.

Несомненно, что примарными партикулами являются в своих истоках, в частности, три сочинительных союза а, и, но, получившие в русском языке самостоятельный частеречный статус и отработавшие свои собственные функциональные модели в общей системе языкового синтаксиса.

Однако их примарность в качестве первичных партикул признается далеко не всеми исследователями.

Говоря более упрощенно, по вопросу об «этимологии» союзов а и и существуют две разные точки зрения: 1) они развились из «первичных» языковых единиц диффузного значения: междометий, частиц и под.; 2) они являются грамматикализованными коннекторами, восходящими к «застывшим» формам элементов парадигмы, скорее всего, это формы местоимений. Союз но, как будет видно далее, этимологически анализируется иначе.

Сводка взглядов на этот предмет дана в «Этимологическом словаре славянских языков. Слова грамматические и местоимения», 1980.

Авторы этого словаря считают, что славянское а восходит к междометию а или а-а, в случае эмфатического усиления.

При более раннем подходе а восходит либо к наречию, либо к «застывшей» падежной форме местоимения со значением 'отсюда'. Однако этот подход закрывает для союза а связи с междометием, частицами и под.

Дискуссионным остается и сопоставление славянского а с древнеиндийскими a, at. Есть и теория, согласно которой а связано со славянским предлогом от, в свою очередь родственным латинскому et и литовскому at -.

В «Этимологическом словаре славянских языков» под руководством О.Н. Трубачева союз а возводится к падежной форме местоименной основы индоевропейского местоимения *е/о, а именно - к аблативу единственного числа.

Этимологическую историю союза и авторы соответствующей статьи в Etim. slov. видят - как и для а - в переходе от междометия к частице, а затем - к союзу. Они категорически не согласны с той позицией, по которой этот союз восходит к «застывшей» местоименной форме от e/ei. Само это местоимение, по их мнению, также местоименного происхождения.

Авторы предлагают в заключение концепцию Я. Бауэра, по которой и как союз является более древним, чем а в этом же качестве; однако и тот, и другой союзы восходят к междометиям.

В словаре ЭССЯ славянский союз и восходит к «застывшей» форме того же и.-е. указательного местоимения но уже не к форме аблатива, а к форме местного падежа *ei.

Итак, в соответствии с существованием двух лингвистик, о котором говорилось выше, оба союза объявляются либо первичными единицами, в широком смысле междометного происхождения, либо вторичными флективными формами.

Естественно, что Ф. Адрадос, о котором упоминалось выше,
считает некое i, образующее так называемые «вторичные» окончания индо-
европейского глагола mi, - si, - ti, - nti - именно «дейктической

частицей». Естественно также, что принадлежащий к противоположной школе Э. Хэмп, анализируя славянское и и балтийское ir, не сомневается в том, что и славянское - «местоименного происхождения». Именно *i он считает точной реконструируемой формой Loc. sing., a *ei, реконструируемое обычно как архаичная форма союза i, формой некорректной. В его работе интересно то, что ir балтийское он рассматривает как комплекс: I + R. Этот последний компонент он видит в индоевропейском медиальном залоге, в греческих союзах и частицах: ад, да, ада, в древнеирландской приставке го- и т.д. Все это, по его мнению, есть отражение индоевропейской «частицы» *j. Таким образом, по несколько странной логике, и не имеет права быть первичным элементом, а г - имеет.

Противоречивость и сложность квалификации двух самых простых сочинительных союзов, как кажется, объясняется именно этим принципиальным различием двух лингвистик. Но приверженцы обеих не могут не чувствовать дейктическую природу этих частиц - первичных или вторичных. Именно поэтому ими «предлагаются» для частиц близкие к дейксису падежные формы: локатив или аблатив.

Особняком от этих двух союзов, которые могут считаться либо грамматикализованными исходными междометиями, либо «застывшими» падежными формами от индоевропейского местоимения *е, представляется в словарях история союза но. В Etim. slov интересующий нас союз разнесен, по сути, по трем словарным статьям: по-междометие, которое, по мнению авторов, новейшего происхождения, пи/по-междометие, частица и союз и пъ, собственно противопоставительный сочинительный союз. Авторы словаря считают, что в основе и пи, и пъ лежит детский лепет. Однако именно для этого союза приводятся параллели: греч. vv, vvv, древнеинд. пи/пщ литовское nunai, палайское п, хеттское пи, тохарское по, латинское пит. №> рассматривается также и в качестве первого компонента частиц: nego, neze, nebo. Связывают его также и с местоимением он + ь/а/о.

Таким образом, в случае но авторы Etim. slov. близки к более общей концепции о существовании «пучка» частиц с общим консонантным началом - опорой, то есть и-овых партикул. В случае же а и и о подобных сближениях, по мнению авторов Словаря, говорить затруднительно.

В фундаментальном труде Т.В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова «Индоевропейский язык и индоевропейцы» союз по сопоставляется с древнеирл. по, литовским пи-, общеславянским *пй, старославянским пь. Существенно то, что он входят в современные начинательные сентенциальные наречия. Он, таким образом, близок и русскому ныне, и английскому now.

Это связано, в свою очередь, с реконструируемыми двумя формулами соединения предложения в древних индоевропейских языках. Обе они выводятся из первоначального бессоюзия, а соединяющие частицеобразные дискурсивные элементы впоследствии грамматикализуются.

Согласно первой модели, в абсолютном начале высказывания располагается комплекс клитик, отражающий дальнейшее развитие синтаксической цепочки из полнозначных слов. Комплекс этот как бы «навешивается» на первую, абсолютно инициальную, единицу: *пи/*по; *tho; *$о; е/о.

Вторая модель соединения предложений в индоевропейских языках оформлялась так, что из начального, так же бессоюзного, примыкания, на базе «частиц», в первоначальной своей функции подчеркивающих и выделяющих одно какое-то полнозначное слово, возникал синтаксически полноценный тип соединения высказываний в одно целое. Таковы, например, греческие частицы и сходные с ними по функции. Ср. сходное по функции русское же: Я уговаривал его попросить прощения. Он же никак не соглашался.

Итак, но возводится без особых разногласий к коннекто-ру-актуализатору, передающему нечто актуальное и существенное сию минуту.

Необходимо еще раз подчеркнуть, что в нашей работе говорится только о тех союзах, которые восходят к партикулам и / или являются партикулами. Между тем, конечно, огромное число союзов не состоит из партикул и не восходит к ним. В этом отношении их можно рассматривать с более широкой точки зрения, как, например, это делают Фавар и Пассеро. Они разделяют всю семантику союзов на укрупненные семантические зоны и для каждой зоны дают список входящих в нее союзов. Затем выявляется возникновение союзов - по группам и зонам - в детской речи: сначала устной, а затем устной и письменной.

Возможно и совсем иное расчленение союзов: деление их на внутренние и внешние. То есть на те, которые соединяют члены одного предложения, и на те, которые соединяют сами эти предложения. Подобное разделение было сделано нами с И. Фужерон, союзы при этом назывались внешними и внутренними. Представим хотя бы часть полученных в этом плане результатов. Это:

Отношение в тексте числа внешних союзов к внутренним.

Возможность опустить союз без значительного ущерба для смысла.

Наличие негации в соединяемых предложениях.

Согласование соединяемых предложений по виду.

* Согласование соединяемых предложений по времени. Материалом исследования послужил сборник рассказов русских писателей «Мои собачьи мысли».

Приводим полученные результаты:

Таким образом, можно сразу увидеть, что внешние союзы соединяют высказывания, где меньше согласования по виду, меньше согласования по времени, редко выражается уступительность. Зато внутренние союзы скрепляют высказывания, в которых и другие способы соединения выражены достаточно явно. Интересно, однако, что при различении этих двух типов связи негация практически не играет роли.

В достаточной степени «объясняющей» некоторые процессы, связанные с союзами и превращениями партикул в союзы, можно считать статью об «эрозии» коннекторов и о выдвижении на первый план «связующих элементов». Материалом исследования служил немецкий язык. Связующие элементы, по определению автора, являются «внутренними» компонентами высказывания, а коннекторы - внешними.

У ligateurs, таким образом, существуют три возможности:

интегрироваться во фразовую структуру;

занять начальную позицию;

занять позицию, «противостоящую» коннектору.

За исключением союза und, все позиции могут быть заняты в разнообразных комбинациях. Например:

Aber Fouque hat die Romantik trivialisiert.

Fouque aber hat die Romantik trivialisiert.

Fouque hat aber die Romantik trivialisiert.

Fouque hat die Romantik aber trivialisiert.

Но современный язык, как пишет Эромс, усиленно развивает адверсативы. Поэтому у aber становится все больше конкурентов.

Хочется подчеркнуть мысль этого автора о том, что по мере эволюции языка возникает потребность в новых и более глубоко связывающих текст коннекторах, обеспечивая его кореферент-ность. Может быть, именно поэтому в славянских языках к

XVI веку партикульный «конструктор» исчерпал себя и начали возникать союзы и частицы, действительно восходящие к знаменательным словам.

Сходные мысли можно найти и в другой статье, в которой сравнивается семантическое толкование французских союзов и коннекторов и эволюция их употребления во французских текстах, с одной стороны, а также их частотность в речи современных детей, с другой. Оказывается, что у детей с годами употребление такого простого союза, как et, уменьшается.

Подобных работ о союзах можно было бы привести много, но все они, расширяясь, уводят нас от главного - эволюции исходных минимальных партикул.

3. Детерминативы

Выше говорилось о том, что партикулы могут быть частью знаменательного слова, но могут быть и самостоятельными единицами. В предыдущем параграфе в качестве таких примарных единиц были представлены сочинительные союзы индоевропейских языков; в русском это а, и, но. Упоминалось, что примарными партикулами можно считать и артикли в артик-левых европейских языках.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7