скачать рефераты

скачать рефераты

 
 
скачать рефераты скачать рефераты

Меню

Реферат: Трагическое и комическое их проявление в жизни и искусстве скачать рефераты

«Занимательность», интересность для зрителя в греческой трагедии прочно

основывались не столько на неожиданных поворотах сюжета, сколько на логике

действия. Весь смысл трагедии заключался не в необходимой и роковой развязке,

а в характере поведения героя. Здесь важно то, что происходит, и особенно то,

как происходит.

Герой античной трагедии действует в русле необходимости. Он не в силах

предотвратить неотвратимое, но он борется, действует, и только через его

свободу, через его действия и реализуется то, что должно произойти. Не

необходимость влечет античного героя к развязке, а он сам приближает ее,

осуществляя свою трагическую судьбу.

Таков Эдип в трагедии Софокла «Эдип – царь». По своей воле, сознательно и

свободно доискивается он до причин несчастий, павших на голову жителей Фив. И

когда оказывается, что «следствие» грозит обернуться против главного

«следователя» и что виновник несчастья Фив – сам Эдип, убивший по воле рока

своего отца и женившийся на своей матери, он не прекращает «следствия», а

доводит его до конца. Такова и Антигона – героиня другой трагедии Софокла.

В отличие от своей сестры Исмены Антигона не подчиняется приказу Креонта, под

страхом смерти запрещающего похоронить ее брата, который сражался против Фив.

Закон родовых отношений, выражающийся в необходимости похоронить тело брата,

чего бы это ни стоило, одинаково действует по отношению к обеим сестрам, но

Антигона потому и становится трагическим героем, что она в своих свободных

действиях осуществляет эту необходимость. Античный хор поет об Антигоне:

В цвете юности, свободно

Ты за долг идешь на смерть.

(«Греческая трагедия». М., 1956, стр. 151).

Греческая трагедия героична. У Эсхила Прометей совершает

подвиг во имя самоотверженного служения человеку и расплачивается за передачу

людям огня. Хор поет, возвеличивая Прометея:

Ты сердцем смел, ты никогда

Жестоким бедам не уступишь.

(Греческая трагедия». М., 1956, стр. 61).

Цель античной трагедии – катарсис. Другими словами, чувства,

изображенные в трагедии, очищают чувства зрителя. Как алмаз можно шлифовать

только алмазом, ибо это самое твердое вещества на земле, так чувства можно

шлифовать только чувствами, ибо это самое тонкое, хрупкое вещества в мироздании

В средние века трагическое выступает не как героическое, а как

мученическое. Его цель – утешение.

В отличие от Прометея восприятие трагедии Христа насквозь пронизано

страдательными, скорбными нотами, освещено мученическим светом. Это хорошо

показано в литургической драме «Плач трех Марий»:

«Мария старшая (.здесь она целует Магдалину и обнимает ее обеими

руками): Оплакивай скорбно вместе со мной (здесь она показывает на

Христа) смерть моего сладчайшего сына.

Мария Магдалина (здесь она приветствует Марию обеими руками): Мать Иисуса

распятого (здесь она вытирает слезы), вместе с тобой я буду оплакивать

смерть Иисуса.

Мария, мать Иакова (здесь она указывает по кругу на всех присутствующих и

потом, поднеся руку к глазам, говорит): Кто есть здесь, кто не заплакал бы,

если бы он увидел мать Христа в такой скорби.» (Хрестоматия по истории

западноевропейского театра», том 1. М., 1953, стр. 63).

В средневековом театре всячески подчеркивалось мученическое, страдательное

начало в актерской трактовке образа Христа. Порой актер настолько сильно

«вживался» в образ распятого, что и сам оказывался недалек от смерти. Вот как

описывает один из современников исполнение мистерии Страстей в Меце (1437 г.):

«И исполнял роль господа бога священник по имени Николь. Жизнь упомянутого кюре

была в большой опасности, и он едва не умер, будучи на кресте, так как у него

перестало биться сердце, и он бы умер, если бы ему не оказали помощь».

(Хрестоматия по истории западноевропейского театра», том 1. М., 1953, стр. 109).

Героями христианской трагедии большей частью бывали мученики. «Но мы живем в

такое время, когда голос здравого рассудка раздается слишком громко, чтобы

всякий сумасброд, который охотно идет на смерть без всякой нужды, презрев все

свои гражданские обязанности, смел притязать для себя на титул мученика».

(Г. Э. Лессинг. Избранные произведения, стр. 517 – 518).

Средневековой трагедии чуждо понятие катарсиса. Это не трагедия

очищения, а трагедия утешения. Не случайно сказание о Тристане и Изольде

заканчивается словами, обращенными ко всем страдающим от любви: «Пусть

найдут они здесь утешение в непостоянстве и несправедливости, в досадах и

невзгодах, во всех страданиях любви».

Для средневековой трагедии утешения характерна логика: тебе плохо, но они

(герои, а вернее, мученики трагедии) лучше тебя, и им хуже, чем тебе, поэтому

утешайся в своих страданиях тем, что бывают страдания горше, а муки тяжелее у

людей, еще меньше, чем ты, заслуживающих этого. Утешение земное (не ты один

страдаешь) усиливается утешением потусторонним (там ты не будешь страдать и

тебе воздастся по заслугам).

Если в античной трагедии самые необычные вещи совершаются вполне естественно,

то в средневековой трагедии важное место занимает сверхъестественность,

чудесность происходящего.

На рубеже средневековья и эпохи Возрождения возвышается величественная фигура

Данте. На его трактовке трагического лежат глубокие тени средневековья и

вместе с тем сияют солнечные отблески надежд нового времени.

У Данте нет сомнения в необходимости вечных мучений Франчески и Паоло, своей

любовью нарушивших моральные устои своего века и монолит существующего

миропорядка, пошатнувших, преступивших запреты земли и неба. И вместе с тем в

«Божественной комедии» отсутствует второй «столп» эстетической системы

средневековой трагедии – сверхъестественность, волшебство. Для Данте и его

читателей абсолютно реальна география ада и реален адский вихрь, носящий

влюбленных. Здесь та же естественность сверхъестественного, реальность

нереального, которая была присуща античной трагедии. И именно этот возврат к

античности на новой основе делает Данте одним из первых выразителей идей

Возрождения.

Трагическое сочувствие Данте к Франческе и Паоло куда более откровенно, чем у

безымянного автора сказания о Тристане и Изольде – к своим героям. У

последнего это сочувствие противоречиво, непоследовательно, оно часто или

сменяется моральным осуждением, или объясняется причинами волшебного

характера (сочувствие к людям, выпившим волшебное зелье). Данте прямо,

открыто, исходя из побуждений своего сердца, сочувствует Паоло и Франческе,

хотя и считает непреложным то, что они должны быть обречены на вечную муку, и

раскрывает трогательно – мученический (а не героический) характер их

трагизма:

Дух говорил, томимый страшным гнетом,

Другой рыдал, и мука их сердец

Мое чело покрыла смертным потом;

И я упал, как падает мертвец.

(Данте Алигьери. «Божественная комедия». Ад. М., 1961, стр. 48).

Средневековый человек объяснял мир богом. Человек нового времени стремился

показать, что мир есть причина самого себя. В философии это выразилось в

классическом тезисе Спинозы о природе как причине самой себя. В

искусстве этот принцип на полвека раньше воплотил и выразил Шекспир. Для него

весь мир, в том числе сфера человеческих страстей и трагедий, не нуждается ни в

каком потустороннем объяснении, в его основе лежит не злой рок, не бог, не

волшебство или злые чары. Причина мира, причины его трагедий – в нем самом.

Ромео и Джульетта несут в себе обстоятельства своей жизни. Из самих характеров

рождается действие. Роковые слова: «Зовут его Ромео: он сын Монтекки, сын

вашего врага» - не изменили отношения Джульетты к возлюбленному. Она не

скована никакими внешними регламентирующими началами. Единственная мера и

движущая сила ее поступков – это она сама, ее характер, ее любовь к Ромео.

Эпоха Возрождения по-своему решала проблемы любви и чести, жизни и смерти,

личности и общества, впервые обнажив социальную природу трагического

конфликта.

Трагедия в этот период открыла состояние мира, утвердила активность человека

и свободу его воли.

Трагический характер сплавлен из особого материала; казалось бы, суть

трагедии Гамлета – в тех событиях, которые с ним произошли. Но подобные

несчастья обрушились и на Лаэрта. Почему же мы не говорим о его трагедии?

Лаэрт пассивен, а Гамлет сам, сознательно идет навстречу трагическим

обстоятельствам. Он выбирает схватку с «морем бед». Именно об этом выборе и

идет речь в знаменитом монологе:

Быть или не быть, вот в чем вопрос.

Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними? Умереть. Забыться.

(В. Шекспир. «Гамлет». М., 1964, стр. 111).

В одном из шутливых афоризмов Б. Шоу говорится о том, что умные

приспосабливаются к миру, дураки стараются приспособить мир к себе, поэтому

изменяют мир и делают историю дураки. Этот афоризм в парадоксальной форме

собственно излагает гегелевскую концепцию трагической вины. Благоразумный

человек, действуя по здравому смыслу, руководствуется лишь устоявшимися

предрассудками своего времени. Трагический же герой действует сообразно с

необходимостью осуществить себя, невзирая ни на какие обстоятельства. Герой

трагедии действует свободно, сам выбирая направление и цели действий. И в

этом смысле его активность, его собственный характер есть причина его гибели.

Трагическая развязка внутренне заложена в самой личности. Внешние

обстоятельства могут лишь проявить или не проявить свойства трагического

героя, но причина его поступков – в нем самом. Следовательно, он сам в себе

несет свою гибель, на нем лежит трагическая вина.

Н. Г. Чернышевский справедливо говорил, что видеть в погибающем виноватого –

мысль натянутая и жестокая, и подчеркивал, что вина за гибель героя лежит на

неблагоприятных общественных обстоятельствах, которые нужно изменить. Однако

нельзя не учитывать рациональное зерно гегелевской концепции трагической

вины: характер трагического героя активен; он сопротивляется грозным

обстоятельствам, стремится действием разрешить сложнейшие вопросы бытия.

Гегель говорил о способности трагедии исследовать состояние мира. В «Гамлете»

оно, например, определяется так: «распалась связь времен», «весь мир –

тюрьма, и Дания – худшее из подземелий», «век, вывихнутый из суставов».

Глубокий смысл имеет образ всемирного потопа. Существуют эпохи, когда история

выходит из берегов. Потом долго и медленно она входит в русло и продолжает то

неспешное, то бурное течение в века. Счастлив поэт, в век выхода истории из

берегов коснувшийся пером своих современников: он неизбежно прикоснется к

истории; в его творчестве так или иначе отразятся хотя бы некоторые из

существенных сторон глубинного исторического процесса. В такую эпоху большое

искусство становится зеркалом истории. Шекспировская традиция – отражение

состояния мира, общемировых проблем – принцип современной трагедии.

В античной трагедии необходимость осуществлялась через свободное действие

героя. Средние века преобразовали необходимость в произвол провидения.

Возрождение совершило восстание против необходимости и против произвола

провидения и утвердило свободу личности, что неизбежно оборачивалось ее

произволом. Ренессансу не удалось развить все силы общества не вопреки

личности, а через нее и все силы личности – на благо общества, а не во зло

ему. Великих надежд гуманистов на создание гармонического, универсального

человека коснулась своим леденящим дыханием надвигавшаяся эпоха буржуазности

и индивидуализма. Трагедию крушения этих надежд почувствовали наиболее

прозорливые художники: Рабле, Сервантес, Шекспир.

Эпоха Возрождения породила трагедию нерегламентированной личности. Единственным

регламентом для человека стала первая и последняя заповедь Телемской обители: «

Делай что хочешь» (Рабле. «Гаргартюа и Пантагрюэль»). Однако, освободясь от

пут средневековой религиозной морали, личность подчас утрачивала и всякую

мораль, совесть, честь. Наступающая эпоха индивидуализма проявила готовность

преобразить раблезианский тезис «делай что хочешь» в гоббсов лозунг «война всех

против всех». Раскованны и не ограничены в своих действиях шекспировские герои

(Отелло, Гамлет). И столь же свободны и ничем не регламентированы действия сил

зла (Яго, Клавдий).

Иллюзорными оказались надежды гуманистов на то, что личность, избавившись от

средневековых ограничений, разумно и во имя добра распорядится своей

свободой. Утопия нерегламентированной личности на деле обернулась абсолютной

ее регламентацией. Во Франции 17 в. эта регламентация проявилась: в сфере

политики – в абсолютистском государстве, в сфере науки и философии – в учении

Декарта о методе, вводящем человеческую мысль в русло строгих правил, в сфере

искусства – в классицизме. На смену трагедии утопической абсолютной свободы

приходит трагедия реальной абсолютной нормативной обусловленности личности.

Всеобщее начало в образе долга личности по отношению к государству выступает

в качестве ограничений ее поведения, и эти ограничения вступают в

противоречие со свободой воли человека, с его страстями и желаниями. Этот

конфликт становится центральным в трагедиях Корнеля и Расина.

В искусстве романтизма (Г. Гейне, Ф. Шиллер, Дж. Байрон, Ф. Шопен) состояние

мира выражается через состояние духа. Разочарование в результатах Великой

французской революции и вызванное им неверие в общественный прогресс

порождают характерную для романтизма мировую скорбь. Романтизм осознает, что

всеобщее начало может иметь не божественную, о дьявольскую природу и способно

нести зло. В трагедиях Байрона («Каин») утверждается неизбежность зла и

вечность борьбы с ним. Воплощением такого всесветного зла выступает Люцифер.

Каин не может примириться ни с какими ограничениями свободы и мощи

человеческого духа. Смысл его жизни – в бунте, в активном противостоянии

вечному злу, в стремлении насильственно изменить свое положение в мире. Зло

всесильно, и герой не может его устранить из жизни даже ценой своей гибели.

Однако для романтического сознания борьба не бессмысленна: трагический герой

не позволяет установить безраздельное господство зла на земле. Своей борьбой

он создает оазисы жизни в пустыне, где царствует зло.

Искусство критического реализма раскрыло трагический разлад личности и

общества. Одно из величайших трагедийных произведений 19 в. – «Борис Годунов»

А. С. Пушкина. Годунов хочет использовать власть на благо народа. Но на пути

к власти он совершает зло - убивает невинного царевича Димитрия. И между

Борисом и народом пролегла пропасть отчужденности, а потом и гнева. Пушкин

показывает, что нельзя бороться за народ без народа. Мощный, активный

характер Бориса многими своими особенностями напоминает героев Шекспира.

Однако ощущаются и глубокие отличия: у Шекспира в центре стоит личность, в

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6