Социально-экономические аспекты традиционной структуры Казахстана в 20-30 годы ХХ века

Конечно, такой подход недопустим, так как наблюдаемый в казахском ауле феномен на поверку оказывается гораздо более неоднозначным явлением, чем это может показаться в первом приближении. Начать хотя бы с того, что использование чужого труда считалось обычной практикой. Довольно часто она обнаруживалась и в группах мелких потребительских хозяйств, причем не обязательно и не, всегда мелкотоварного типа. Естественно, на данном уровне бессмысленно пытаться зафиксировать даже видимость искомого явления. Вероятность капиталистической эволюции несколько возрастала по мере перехода к накопляющим байским хозяйствам, являвшимся основными точками притяжения наемной рабочей силы. Однако и здесь она отнюдь не так значительна, как это подчас еще представляется, и говорить о какой-то метаморфозе, по-видимому, можно лишь на уровне тенденции. Казалось бы, подобное утверждение вступает в диссонанс с действительностью, поскольку хорошо известно, что в байских хозяйствах создавалась относительно большая по своему объему масса прибавочного продукта. Но дело в том, что она в абсолютном большинстве случаев не обращалась на производство, а служила либо источником реализации социально-престижного (расточительного) потребления, либо в лучшем случае отвлекалась в другую, столь, же непроизводительную сферу, каковой являлись ростовщичество, посредническая торговля и т. п. (первый вариант был приоритетным). Следовательно, по своей экономической цели, байские хозяйства являлись в преобладающем числе потребительскими, а занятый в них чужой труд не производил прибавочной стоимости.

В качестве еще одного, не менее важного ориентира следует рассматривать сам характер отношений между работодателем и работником, точнее, ту основу, на которой они строятся. При капиталистическом типе эксплуатации это всегда «свободное отношение обмена...», то есть, свободная рыночная сделка, выступавшая таковой, по крайней мере, на поверхности явлений. В казахском же ауле в качестве всеобъемлющей основы выступали личностные мотивы и стимулы, которым продолжал принадлежать примат в системе связей. Другими словами, наемный труд в подавляющем большинстве случаев имел в действительности кабальную или полукабальную сущность, что находило свою реализацию в «низведении фонда жизненных средств рабочего до минимально возможного уровня». По В.И. Ленину, «тут нет свободного договора, а есть сделка вынужденная... производитель тут привязан к определенному месту и. к определенному эксплуататору: в противоположность безличному характеру товарной сделки, свойственному чисто капиталистическим отношениям, здесь сделка носит непременно личный характер помощи благодеяния» [24].

Наконец, целесообразно сказать несколько слов и о формах оплаты чужого труда как определенном показателе. Это представляется тем более необходимым, что некоторые исследователи склонны видеть уже в самом факте участия денег в обмене живого труда на овеществленный достаточно сильный аргумент в сторону предпринимательского производства. Думается, что это не всегда правомерно, так как денежная форма оплаты чужого труда чаще всего не меняла его докапиталистического характера. Хотя, конечно, в доколхозном ауле она имела известное распространение. Но иначе и быть не могло. Ведь традиционные отношения эксплуатации, будучи одной из подсистем воспроизводства структуры, должны были в целях сохранения своего гомеостаза стремиться как-то, адаптироваться к изменениям окружающей социально-экономической среды. В данном случае в интересах анализа представляется гораздо более важным другое обстоятельство. А именно: зависел ли размер ставок денежной оплаты наемного труда от тех экономических факторов, которые в нормальных условиях должны были бы определять их движение. Многочисленные свидетельства показывают, что в этом направлении отсутствовали даже минимальные корреляционные связи. В тех случаях, когда оплата чужого труда производилась в денежном выражении, она была всегда очень жестко фиксирована. И, что особенно важно, ее размер был относительно стабилен и держался в стандартах, приемлемых лишь в плане физического поддержания живого труда на биологически необходимом уровне. Последние же имели спонтанный характер и определялись эмпирическим путем, т. е. печально известным методом «проб и ошибок». Из сказанного ясно, что денежная оплата наемного труда, взятая как автономный показатель, еще не дает повода к далеко идущим выводам.

Итак, своеобразное наложение типологической модели на наблюдаемое явление способствует более точному уяснению его содержания в каждом конкретном примере. Когда обнаруживающиеся признаки явно не вписываются в методологическую матрицу или же, наоборот, выходят по каким-то параметрам за ее пределы, то, очевидно, имеет место неадекватное качество. Именно с подобным вариантом исследователь сталкивается в доколхозном ауле, где чужой труд, привлекаемый в производство на основе сделки по найму, по своим укладным характеристикам не совпадал с капиталистическим и, следовательно, не фиксировал капиталистических отношений. Являясь неотъемлемым компонентом традиционного комплекса, он по своей сути и форме не мог быть иным, кроме как докапиталистическим. И в этом качестве ему принадлежала определенная функция в механизме воспроизводства традиционной структуры [25].

Обозначенная выше проблема непосредственно перекликается с вопросом, касающимся выявления социального статуса участников отношений найма-сдачи рабочей силы. По логике исходных посылок, согласно которым докапиталистические черты наемного труда в ауле априорно наделяются свойствами более высокого порядка, они должны ассоциироваться не иначе, как с новыми по отношению к традиционной структуре социальными образованиями. Так оно и происходит: отдельные авторы усматривают в отпускающих рабочую силу представителей сельского пролетариата, в его политэкономическом понимании.

Видимо, такие поспешные выводы нельзя признать методологически выдержанными, ибо имплицитно они исходят из категорий, присущих социальному расслоению капиталистического типа, то есть поляризации мелкотоварных хозяйств на буржуазные и пролетарские слои. Между, тем этот процесс, развивающийся под определяющим влиянием законов товарного производства, в его сколько-нибудь значимых проявлениях не был знаком аулу. Всеобщий характер здесь приобретала докапиталистическая дифференциация с ее качественным экономическим механизмом. Своим продуктом она имела превращение мелкого натурального производителя в паупера. Следовательно, в ауле доминирующую роль играла тенденция не к пролетаризации, а к пауперизации населения. И именно масса пауперизировавшегося населения аула служила основным источником формирования и пополнения наемной рабочей силы [26].

Следует также отметить, что в отношения найма могли вступать маргинальные производители аула. Данная социальная страта была порождением процессов маргинализации производства и потребления. Формировавшие ее субъекты характеризовались тем, что были неспособны обеспечить прожиточный минимум за счет своего хозяйства, а потому были вынуждены искать дополнительные доходы за его пределами. Иными словами, они совмещали ведение собственного хозяйства с работой по найму, причем последняя нередко выступала в качестве главного источника средств существования.

Таким образом, рассмотренный выше аспект также требует своей разработки. Необходимость в этом ощущается достаточно остро, и побудительным мотивом здесь служат отнюдь не праздные интересы. Это становится особенно очевидным, если учесть, что решение данного вопроса позволит составить определенное представление о степени отчуждения трудящихся казахского аула от духа корпоративной идеологии и конформизма, его социально-психологической подготовленности к коренным преобразованиям. Как известно, названные моменты оказывали сильное влияние на деле движения доколхозного аула Казахстана по пути социального прогресса, чем собственно и актуализируется этот аспект проблемы.

Переходя к вопросу о степени распространения в традиционном обществе частнопредпринимательских тенденций, можно сразу постулировать, что их потенциал был здесь крайне ограничен. В историческом развитии капитализма важны два момента:

1)превращение натурального хозяйства непосредственных производителей в товарное;

2) превращение товарного хозяйства в капиталистическое.

Массовой базой капиталистического уклада являлось мелкотоварное производство. Действительно, именно оно рождало капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе» [27].

Казахский же аул, как мы успели в этом убедиться, не давал примеров функционально обширного бытия мелкотоварного хозяйства, и, следовательно, в его пределах частнокапиталистический уклад не располагал достаточно емкой основой для своего воспроизводства. Понятно, что, будучи лишенным, питательной среды, то есть источника своего спонтанного самогенерирования, капиталистический уклад утрачивал возможность саморазвития «снизу». Словом, говоря о капиталистическом укладе, следует учитывать его исходную экзогенность по отношению к традиционной структуре.

В то же время надо ясно представлять, что традиционная экономика, являясь частью расширительно понимаемой целостности, на уровне макросвязей вступала во взаимодействие с более развитыми внешними структурами. В этих условиях не могло не происходить ее «облучения» импульсами частнопредпринимательской мотивации. Данный процесс находил выражение как в появлении хозяйств, совмещавших капиталистические и докапиталистические методы эксплуатации, так и в формировании сугубо предпринимательских, обуржуазившихся слоев из эксплуататорской среды традиционного общества.

Однако «верхушечный» путь формирования частнокапиталистического уклада также не имел больших перспектив. Традиционные эксплуататорские элементы, как правило, не проявляли тенденции к переориентации производственной деятельности в направлении капиталистических целей и мотивов. И это закономерно, ибо «если объем и вещественные элементы прибавочного продукта сбалансированы с численностью, демографической динамикой, с жизненными притязаниями господствующего класса, то у этого класса на долгий срок слабеют, или вообще исчезают стимулы к изменению в способе производства».

Не стоит также забывать, что на известном уровне развития общества норма эксплуатации во многом определяется нормами потребления. В казахском ауле их высший предел детерминировался традиционным набором престижных целей, то есть стандарты потребления здесь сохранялись в опривыченных формах, свидетельствовавших о социальном статусе и выполнявших функцию ежедневной поверки места индивида в обществе. Престижное потребление в его социально санкционированных формах «сковывало» экономическую инициативу, направляя ее в русло вековых ценностных ориентации и устремлений эксплуататорского класса, но никак не в сторону создания прибавочной стоимости. При неизменности внешних условий сложившийся уровень потребления консервировался и оказывал тормозящее воздействие. Поэтому, для последующей эволюции важное значение приобретало формирование новых потребностей (материальных и нематериальных). Между тем стимулы к этому, привходящие извне, оказывались более чем слабыми.

В значительной степени частнопредпринимательская тенденция в ауле была представлена такими низшими формами капитала, как посредническая торговля и ростовщичество. Они не выходили из сферы обращения и были в принципе безразличны к способу производства, на основе которого паразитировали.

На протяжении 20-х годов удельный вес частной торговли на селе (сюда включались и деревня, и аул) оставался довольно высоким.

Согласно переписи 1926 года среди казахского населения насчитывалось 1680 так называемых одиночек, занимавшихся частной торговлей. Кроме того, торговые операции осуществляли 26 хозяев с наемными работниками (то есть крупным капиталом) и 309 хозяев, которым помогали только члены их семей. Особенно сильные позиции частная посредническая торговля имела в глубинных казахских районах. Не зря Казкрайсоюз в одном из своих отчетов за вторую половину 20-х годов был вынужден констатировать, что «южный и центральный Казахстан, будучи недостаточно охвачены кооперативной сетью (имеется в виду потребительской кооперацией). Представляли местами сплошную кооперативную пустыню. И при отсутствии конкуренции со стороны государственных и кооперативных органов в «пустыню» эту сразу же устремился торговый и ростовщический капитал.

Но по мере расширения торговопроводящей сети, увеличения объемов товарооборота в государственной и кооперативной торговле, развития снабженческо-сбытовой кооперации, активизации заготовительных операций через государственные пункты и фактории посредническая торговля, утрачивала свой еще совсем недавно всеобъемлющий характер в Степи. Сворачивало свою активность и ростовщичество, которое вытеснялось организованным денежным рынком, в частности различными, формами государственного и кооперативного кредита. Одним словом, и саудагеры и алыпсатары, и далдалы постепенно уходили из аула, утрачивая там свое экономическое влияние [28].

Процесс этот развивался параллельно тем социально-экономическим преобразованиям, которые с каждым годом все больше сужали круг объектов торгово-ростовщической эксплуатации. Что касается ее субъектов, то в ходе осуществления политики ограничения и вытеснения эксплуататорских элементов, расширения государственной и кооперативной торговли, внедрения в практику организованного кредита исчезали и они. На начало 30-х гг. удельный вес частной торговли на селе снизился до 60%, а с завершением коллективизации и оседания эти явления в массовом виде перестали существовать.

Таким образом, частнокапиталистический уклад в ауле имел ряд особенностей. Прежде всего, он не отличался «чистыми» укладными характеристиками (что, кстати, затрудняет его локализацию). Казахский ayл знал немало примеров, когда то или иное эксплуататорское хозяйство приближалось по целям производства к капиталистической модели, но по способам их достижения оставалось все тем же фрагментом традиционного механизма. Следовательно, частнокапиталистический уклад по ряду параметров смыкался с докапиталистическим типом хозяйства, широко используя существовавшие общественные формы и подчас интегрируясь с ними в некое симбиотическое единство. На каком-то функциональном отрезке интенсивность докапиталистических признаков могла возрастать, и в этот момент капиталистический уклад, оставаясь таковым по внешней форме, по своему внутреннему содержанию начинал отражать уже, другое качество-переходного или межукладного характера (к сожалению, эта грань очень часто не замечается исследователями)

2 ОСОБЕННОСТИ ПРОЦЕССА РАССЛОЕНИЯ И СОЦИАЛЬНОЙ СТРАТИФИКАЦИИ

2.1 Характер и механизм дифференциации в казахском ауле

Сложившаяся в эпоху позднего средневековия организация системы власти у казахов явилось закономерным результатом длительного исторического развития и взаимодействия сложных социально-экономических и протестарно-политических процессов в среди кочевого населения Восточного Дешт-и-Кыпчака. Она получила свое оканчательное оформление в течение 15 века в Казахском ханстве и просеществовала до серидины 19 века. В социально-экономическом отношении казахский аул представлял собой глубоко структурированное общество. Корпоративный эгалитаризм, ярко расцвечивавший внешние грани традиционного институционально-надстроечного комплекса служил не более чем декорумом, за которым проступали достаточно сильная социальная динамика и высокий потенциал социальной мобильности. Значительное накопление богатств на одном полюсе структуры и огромная концентрация неимущих и малоимущих масс на ее противоположной стороне однозначно указывали на крайне несправедливый характер распределения общественного продукта.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13