Научный метод

исследования. Проводя исследование на эмпирическом уровне, ученый имеет

дело непосредственно с природными и социальными объектами. Теория же

оперирует исключительно с идеализированными объектами (материальная точка,

идеальный газ, абсолютно твердое тело и пр.). Все это обусловливает и

существенную разницу в применяемых методах исследования. Для эмпирического

уровня обычны такие методы, как наблюдение, описание, измерение,

эксперимент и др. Теория же предпочитает пользоваться аксиоматическим

методом, системным, структурно-функциональным анализом, математическим

моделированием и т.д.

Существуют, конечно, и методы, применяемые на всех уровнях научного

познания: абстрагирование, обобщение, аналогия, анализ и синтез и др. Но

все же разница в методах, применяемых на теоретическом и эмпирическом

уровнях, не случайна. [3, с.67]

Более того, именно проблема метода была исходной в процессе осознания

особенностей теоретического знания. В XVII в., в эпоху зарождения

классического естествознания, Ф. Бэкон и Р. Декарт сформулировали две

разнонаправленные методологические программы развития науки: эмпирическую

(индукционистскую) и рационалистическую (дедукционистскую).

Под индукцией принято понимать такой способ рассуждения, при котором

общий вывод делается на основе обобщения частных посылок. Проще говоря, это

движение познания от частного к общему. Движение в противоположном

направлении, от общего к частному, получило название дедукции.

Логика противостояния эмпиризма и рационализма в вопросе о ведущем

методе получения нового знания в общем проста.

Эмпиризм. Действительное и хоть сколько-нибудь практичное знание о

мире можно получить только из опыта, т.е. на основании наблюдений и

экспериментов. А всякое наблюдение или эксперимент — единичны. Поэтому

единственно возможный путь познания природы — движение от частных случаев

ко все более широким обобщениям, т.е. индукция. Другой способ отыскания

законов природы, когда сначала строят самые общие основания, а потом к ним

приспосабливаются и посредством их проверяют частные выводы, есть, по Ф.

Бэкону, «матерь заблуждений и бедствие всех наук».

Рационализм. До сих пор самыми надежными и успешными были

математические науки. А таковыми они стали истому, что применяют самые

эффективные и достоверные методы дознания: интеллектуальную интуицию и

дедукцию. Интуиция позволяет усмотреть в реальности такие простые и

самоочевидные истины, что усомниться в них невозможно. Дедукция же

обеспечивает выведение из этих простых истин более сложного знания. И если

она проводится по строгим правилам, то всегда будет приводить только к

истине, и никогда — к заблуждениям. Индуктивные же рассуждения, конечно,

тоже бывают хороши, но они не могут приводить ко всеобщим суждениям, в

которых выражаются законы.

Эти методологические программы ныне считаются устаревшими и

неадекватными. Эмпиризм недостаточен потому, что индукция и в самом деле

никогда не приведет к универсальным суждениям, поскольку в большинстве

ситуаций принципиально невозможно охватить все бесконечное множество

частных случаев, на основе которых делаются общие выводы. И ни одна крупная

современная теория не построена путем прямого индуктивного обобщения.

Рационализм же оказался исчерпанным, поскольку современная наука занялась

такими областями реальности (в микро- и мегамире), в которых требуемая

«самоочевидность» простых истин исчезла окончательно. Да и роль опытных

методов познания оказалась здесь недооцененной. [3, с.69]

1.4. Истина – предмет познания

Теория является высшей формой организации научного знания, дающей

целостное представление о существенных связях и отношениях в какой-либо

области реальности. Разработка теории сопровождается, как правило,

введением понятий, фиксирующих непосредственно не наблюдаемые стороны

объективной реальности. Поэтому проверка истинности теории не может быть

непосредственно осуществлена прямым наблюдением и экспериментом. Такой

«отрыв» теории от непосредственно наблюдаемой реальности породил в XX в.

немало дискуссий на тему о том, какое же знание можно и нужно признать

научным, а какому в этом статусе отказать. Проблема заключалась в том, что

относительная независимость теоретического знания от его эмпирического

базиса, свобода построения различных теоретических конструкций невольно

создают иллюзию немыслимой легкости изобретения универсальных

объяснительных схем и полной научной безнаказанности авторов за свои

сногсшибательные идеи. Заслуженный авторитет науки зачастую используется

для придания большего веса откровениям всякого рода пророков, целителей,

исследователей «астральных сущностей», следов внеземных пришельцев и т.п.

Внешняя наукообразная форма и использование полунаучной терминологии

создают впечатление причастности к достижениям большой науки и еще

непознанным тайнам Вселенной одновременно.

Критические же замечания в адрес «нетрадиционных» воззрений

отбиваются нехитрым, но надежным способом: традиционная наука по природе

своей консервативна и склонна устраивать гонения на все новое и необычное —

и Джордано Бруно ведь сожгли, и Менделя не поняли и пр. Возникает вопрос:

можно ли четко отграничить псевдонаучные идеи от идей собственно науки?

При этом можно отметить, что сами работающие в науке ученые считают

вопрос о разграничении науки и ненауки не слишком сложным. Дело в том, что

они интуитивно чувствуют подлинно и псевдонаучный характер знания, так как

ориентируются на определенные нормы и идеалы научности, некие эталоны

исследовательской работы. В этих идеалах и нормах науки выражены

представления о целях научной деятельности и способах их достижения. Хотя

они исторически изменчивы, ко все же во все эпохи сохраняется некий

инвариант таких норм, обуслоапенный единством стиля мышления,

сформированного еще в Древней Греции. Его принято называть рациональным.

Этот стиль мышления основан по сути на двух фундаментальных идеях:

• природной упорядоченности, т.е. признании существования

универсальных, закономерных и доступных разуму причинных связей;

• формального доказательства как главного средства обоснованности

знания.

В рамках рационального стиля мышления научное знание характеризуют

следующие методологические критерии:

• универсальность, т.е. исключение любой конкретики — места,

времени, субъекта и т.п.;

• согласованность или непротиворечивость, обеспечиваемая

дедуктивным способом развертывания системы знания;

• простота; хорошей считается та теория, которая объясняет

максимально широкий круг явлений, опираясь на минимальное количество

научных принципов;

• объяснительный потенциал;

• наличие предсказательной силы.

Эти общие критерии, или нормы научности, входят в эталон научного

знания постоянно. Более же конкретные нормы, определяющие схемы

исследовательской деятельности, зависят от предметных областей науки и от

социально-культурного контекста рождения той или иной теории. [6, с.107]

1.5. Принципы научного познания

Для этих целей разными направлениями методологии науки сформулировано

несколько принципов. Один из них получил название принципа верификации:

какое-либо понятие или суждение имеет значение, если оно сводимо к

непосредственному опыту или высказываниям о нем, т.е. эмпирически

проверяемо. Если же найти нечто эмпирически фиксируемое для такого суждения

не удается, то оно либо представляет собой тавтологию, либо лишено смысла.

Поскольку понятия развитой теории, как правило, не сводимы к данным опыта,

то для них сделано послабление: возможна и косвенная верификация. Скажем,

указать опытный аналог понятию «кварк» невозможно. Но кварковая теория

предсказывает ряд явлений, которые уже можно зафиксировать опытным путем,

экспериментально. И тем самым косвенно верифицировать саму теорию.

Принцип верификации позволяет в первом приближении отграничить

научное знание от явно вненаучного. Однако он не может помочь там, где

система идей скроена так, что решительно все возможные эмпирические факты в

состоянии истолковать в свою пользу — идеология, религия, астрология и т.п.

В таких случаях полезно прибегнуть еще к одному принципу разграничения

науки и ненауки, предложенному крупнейшим философом XX в. К. Поппером, —

принципу фальсификации. Он гласит: критерием научного статуса теории

является ее фальсифицируемость или опровержимость. Иначе говоря, только то

знание может претендовать на звание «научного», которое в принципе

опровержимо.

Несмотря на внешне парадоксальную форму, а, может быть, и благодаря

ей, этот принцип имеет простой и глубокий смысл. К. Поппер обратил внимание

на значительную асимметрию процедур подтверждения и опровержения в

познании. Никакое количество падающих яблок не является достаточным для

окончательного подтверждения истинности закона всемирного тяготения. Однако

достаточно всего лишь одного яблока, полетевшего прочь от Земли, чтобы этот

закон признать ложным. Поэтому именно попытки фальсифицировать, т.е.

опровергнуть теорию, должны быть наиболее эффективны в плане подтверждения

ее истинности и научности.

Теория, неопровержимая в принципе, не может быть научной. Идея

божественного творения мира в принципе неопровержима. Ибо любую попытку ее

опровержения можно представить как результат действия все того же

божественного замысла, вся сложность и непредсказуемость которого нам

просто не по зубам. Но раз эта идея неопровержима, значит, она вне науки.

Можно, правда, заметить, что последовательно проведенный принцип

фальсификации делает любое знание гипотетичным, т.е. лишает его

законченности, абсолютности, неизменности. Но это, наверное, и неплохо:

именно постоянная угроза фальсификации держит науку «в тонусе», не дает ей

застояться, почить на лаврах. Критицизм является важнейшим источником роста

науки и неотъемлемой чертой ее имиджа. [7, с.97]

1.6. Антинаучные тенденции в развитии науки

Достижения научного метода огромны и неоспоримы. С его помощью

человечество не без комфорта обустроилось на всей планете, поставило себе

на службу энергию воды, пара, электричества, атома, начало осваивать

околоземное космическое пространство и т.п. Если к тому же не забывать, что

подавляющая часть всех достижений науки получена за последние полторы сотни

лет, то эффект получается колоссальный — человечество самым очевидным

образом ускоряет свое развитие с помощью науки. И это, возможно, только

начало. Если наука и дальше будет развиваться с таким ускорением, какие

удивительные перспективы ожидают человечество! Примерно такие настроения

владели цивилизованным миром в 60-70-е гг. нашего века. Однако ближе к его

концу блистательные перспективы немножко потускнели, восторженных ожиданий

поубавилось и даже появилось некоторое разочарование: с обеспечением

всеобщего благополучия наука явно не справлялась.

Сегодня общество смотрит на науку куда более трезво. Оно начинает

постепенно осознавать, что у научного метода есть свои издержки, область

действия и границы применимости. Самой науке это было ясно уже давно. В

методологии науки вопрос о границах научного метода дебатируется по крайней

мере со времен И. Канта. То, что развитие науки непрерывно наталкивается на

всевозможные преграды и границы, — естественно. На то и разрабатываются

научные методы, чтобы их преодолевать. Но, к сожалению, некоторые из этих

границ пришлось признать фундаментальными. Преодолеть их, вероятно, не

удастся никогда.

Одну из таких границ очерчивает наш опыт. Как ни критикуй эмпиризм за

неполноту или односторонность, исходная его посылка все-таки верна:

конечным источником любого человеческого знания является опыт (во всех

возможных формах). А опыт наш, хоть и велик, но неизбежно ограничен. Хотя

бы временем существования человечества. Десятки тысяч лет общественно-

исторической практики — это, конечно, немало, но что это по сравнению с

вечностью? И можно ли закономерности, подтверждаемые лишь ограниченным

человеческим опытом, распространять на всю безграничную Вселенную?

Распространять-то, конечно, можно, только вот истинность конечных выводов в

приложении к тому, что находится за пределами опыта, всегда останется не

более чем вероятностной.

Причем и с противником эмпиризма — рационализмом, отстаивающим

дедуктивную модель развертывания знания, положение не лучше. Ведь в этом

случае все частные утверждения и законы теории выводятся из общих первичных

допущений, постулатов, аксиом и пр. Однако эти первичные постулаты и

аксиомы, не выводимые и, следовательно, не доказуемые в рамках данной

теории, всегда чреваты возможностью опровержения. Это относится и ко всем

фундаментальным, т.е. наиболее общим теориям. Таковы, в частности,

постулаты бесконечности мира, его материальности, симметричности и пр.

Нельзя сказать, что эти утверждения вовсе бездоказательны. Они доказываются

хотя бы тем, что все выводимые из них следствия не противоречат друг другу

и реальности. Но ведь речь может идти только об изученной нами реальности.

За ее пределами истинность таких постулатов из однозначной превращается

опять-таки в вероятностную. Так что сами основания науки не имеют

абсолютного характера и в принципе в любой момент могут быть поколеблены.

Таким образом, можно подвести своеобразный итог сказанному: наш

«познавательный аппарат» при переходе к областям реальности, далеким от

повседневного опыта, теряет свою надежность. Ученые вроде бы нашли выход:

для описания недоступной опыту реальности они перешли на язык абстрактных

обозначений и математики. [2, с.121]

1.7. Рациональная и реальная картины мира и познаваемость природы

Другой пограничный барьер на пути к всемогуществу науки возвела

природа человека. Загвоздка оказалась в том, что человек — существо

макромира (т.е. мира предметов, сопоставимых по своим размерам с

человеком). И средства, используемые учеными в научном поиске — приборы,

язык описания и пр., — того же масштаба. Когда же человек со своими

макроприборами и макропредставлениями о реальности начинает штурмовать

микро- или мегамир, то неизбежно возникают нестыковки. Наши

макропредставления не подходят к этим мирам, никаких прямых аналогов

привычным нам вещам там нет, и поэтому сформировать макрообраз, полностью

адекватный микромиру, невозможно. Для нас, к примеру, все электроны

одинаковы, они неразличимы ни в каком эксперименте. Возможно, что это и не

так, но чтобы научиться их различать, надо самому человеку стать размером с

электрон. А это невозможно.

Что такое, например, «аромат» или «цвет» кварка? Совершенно

определенные физические понятия? Это некие физические состояния

субэлементарных частиц, которым соответствуют определенные математические

параметры. Больше о них ничего сказать нельзя. Реальность исчезла, когда

дело дошло до математических формул. И дело не только в том, что это не

слишком удобно: представьте себе, что фразу «солнце всходит и заходит»

пришлось бы передавать окружающим с помощью системы ньютоновских уравнений.

Сложность ситуации в том, что сами логика и математика родом из привычного

нам макромира. На тех «этажах» реальности, до которых сумел добраться

ученый мир, они работают. А вот сработают ли на следующих?!

Другую пограничную полосу наука соорудила себе сама. Мы привыкли к

выражениям типа: «наука расширяет горизонты». Это, конечно, верно. Но не

менее верно и обратное утверждение: наука не только расширяет, но и

значительно сужает горизонты человеческого воображения. Любая теория,

разрешая одни явления, как правило, запрещает другие. Классическая

термодинамика запретила вечный двигатель, теория относительности наложила

строжайший запрет на превышение скорости света, генетика не разрешает

наследование приобретенных признаков и т.п. К. Поппер даже отважился на

утверждение: чем больше теория запрещает, тем она лучше. [5, с.88]

Открывая человеку большие возможности, наука одновременно высвечивает

и области невозможного. И чем более развита наука, тем больше «площадь»

этих запрещенных областей. Наука — не волшебница. И хотя мечтать, как

говорится, не вредно, делать это рекомендуется исключительно в разрешенных

наукой направлениях.

И наконец, еще одно значимое ограничение потенциала научного метода

связано с его инструментальной по сути природой. Научный метод — инструмент

в руках человека, обладающего свободой воли. Он может подсказать человеку,

как добиться того или иного результата, но он ничего не может сказать о

том, что именно надо человеку делать. Человечество за два последних

столетия настолько укрепилось в своем доверии к науке, что стало ожидать от

нее рекомендаций практически на все случаи жизни. И во многом эти ожидания

оправдываются. Наука может существенно поднять комфортность существования

человека, избавить от голода, многих болезней и даже клонировать его почти

готова. Она знает или будет знать, как это сделать. А вот во имя чего все

это надо делать, что в конечном счете хочет человек утвердить на Земле —

эти вопросы вне компетенции науки. Наука — это рассказ о том, что в этом

мире есть и что в принципе может быть. О том же, что «должно

быть» в социальном, конечно, мире — она молчит. Это уже предмет выбора

человека, который он должен сделать сам. «Научных рекомендаций» здесь быть

не может.

Итак, наука, научный метод, безусловно, полезны и необходимы, но, к

сожалению, не всемогущи. Точные границы научного метода пока еще размыты,

неопределенны. Но то, что они есть, — несомненно. Это не трагедия и не

повод лишать науку доверия. Это всего лишь признание факта, что реальный

мир гораздо богаче и сложнее, чем его образ, создаваемый наукой.

Заключение

В данной работе были рассмотрены методы научного познания.

В заключении можно сделать следующие выводы:

Традиционная модель строения научного знания предполагает движение по

цепочке: установление эмпирических фактов — первичное эмпирическое

обобщение — обнаружение отклоняющихся от правила фактов — изобретение

теоретической гипотезы с новой схемой объяснения — логический вывод

(дедукция) из гипотезы всех наблюдаемых фактов, что и является ее проверкой

на истинность.

Подтверждение гипотезы конституирует ее в теоретический закон. Такая

модель научного знания называется гипотетико-дедуктивной. Считается, что

большая часть современного научного знания построена именно таким способом.

Теория не строится путем непосредственного индуктивного обобщения

опыта. Это, конечно, не означает, что теория вообще не связана с опытом.

Изначальный толчок к созданию любой теоретической конструкции дает как раз

практический опыт. И проверяется истинность теоретических выводов опять-

таки их практическими приложениями. Однако сам процесс построения теории и

ее дальнейшее развитие осуществляется от практики относительно независимо.

Общие критерии, или нормы научности, входят в эталон научного знания

постоянно. Более же конкретные нормы, определяющие схемы исследовательской

деятельности, зависят от предметных областей науки и от социально-

культурного контекста рождения той или иной теории.

Можно подвести своеобразный итог сказанному: наш «познавательный

аппарат» при переходе к областям реальности, далеким от повседневного

опыта, теряет свою надежность. Ученые вроде бы нашли выход: для описания

недоступной опыту реальности они перешли на язык абстрактных обозначений и

математики.

2. Задача

Рассчитать материальный и тепловой баланс процесса выпаривания

Список литературы

1. Горелов А.А. Концепции современного естествознания. – М.: Центр, 2003.

2. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Законы эволюции и самоорганизации сложных

систем. — М.: Наука, 1994.

3. Концепции современного естествознания. / Под ред.проф.В.Н.Лавриненко,

В.П.Ратникова. – М.: ЮНИТА-ДАНА, 1999.

4. Кузнецов В.И., Идлис Г.М., Гутина В.Н. Естествознание. — М.: Агар,

1996.

5. Лакатос И. Методология научных исследовательских программ. – М.:

Владос, 1995.

6. Современная философия науки. — М.: Логос, 1996.

7. Степин В. С., Горохов В. Г., Розов М. А. Философия науки и техники. —

М.: Гардарика, 1996.

8. Философия и методология науки. — М.: Аспект Пресс, 1996.

Страницы: 1, 2