Свобода и счастье человека
выражать свою сущность, не стесненную больше теми узами, которые
ограничивали ее прежде. Но при этом ребенок освобождается от мира,
дававшего ему безопасность и покой. Процесс индивидуализации - это процесс
усиления и развития его личности, его собственного "я"; но в ходе этого
процесса утрачивается идентичность с остальными людьми, ребенок отделяется
от них. Прогрессирующее отделение может привести к изоляции, которая
перерастает в потерянность и порождает интенсивную тревогу и неуверенность;
оно же может привести и к принципиально новой близости: к солидарности с
другими людьми, если ребенок окажется в состоянии развить в себе внутреннюю
силу и творческую активность, которые являются предпосылками этого нового
типа связанности с миром.
Если бы каждый шаг в направлении отделения и индивидуализации сопровождался
соответствующим ростом личности, развитие ребенка было бы гармонично.
Этого, однако, не происходит. В то время как процесс индивидуализации
происходит автоматически, развитие личности сдерживается целым рядом
психологических и социальных причин. Разрыв между этими тенденциями
приводит к невыносимому чувству изоляции и бессилия, а это в свою очередь
приводит в действие психические механизмы, которые будут описаны ниже как
механизмы избавления, бегства.
Историю человека можно рассматривать как процесс растущей индивидуализации
и растущего освобождения также и в филогенетическом плане. Именно первые
шаги, направленные к освобождению от принуждающих инстинктов, вывели
человека из дочеловеческого состояния. Под инстинктами мы понимаем
специфические шаблоны деятельности, обусловленные наследственными нервными
структурами, которые в чистом виде можно наблюдать только в животном мире
(4) . Чем ниже уровень развития животного, тем в большей степени его
приспособление к природе и вся его деятельность определяются механизмами
инстинктивных и рефлекторных действий. Знаменитая сложная организация жизни
некоторых насекомых основана исключительно на инстинктах. Но чем уровень
развития животного выше, тем более гибким является его поведение. И тем
менее всеохватывающей оказывается врожденная адаптация при его появлении на
свет. Эта тенденция достигает вершины у человека. При рождении он самое
беспомощное из всех животных; его приспособление к природе основано главным
образом на процессе обучения, а не на инстинктивной предопределенности.
"Инстинкт... это ослабленная, если не исчезающая категория у высших форм
животных, в особенности у человека" (5).
Человеческое существование начинается тогда, когда достигает определенного
предела развитие деятельности, не обусловленной врожденными механизмами:
приспособление к природе утрачивает принудительный характер, и способы
действий уже не определяются наследственностью, инстинктами. Иными словами,
человеческое существование и свобода с самого начала неразделимы. Здесь
имеется в виду не позитивная "свобода чего-то" а негативная "свобода от
чего-то" - в данном случае свобода от инстинктивной предопределенности
действий.
Такая свобода представляет собой весьма сомнительное преимущество. Человек
рождается без врожденной способности к необходимым действиям, какая есть у
животных (6) ; он зависит от родителей дольше, чем любое из них; его
реакции на окружающую обстановку не так быстры и не так эффективны, как
инстинктивные действия, выполняемые автоматически. Он подвержен всем
опасностям и страхам, проистекающим из этой недостаточности его врожденных
инстинктов. Однако именно эта беспомощность явилась той почвой, на которой
развился и вырос человек: биологическое несовершенство человека обусловило
появление цивилизации.
С самого начала своего существования человек сталкивается с выбором между
различными способами действий. У животных существуют непрерывные цепи
рефлекторных реакций, которые начинаются со стимула, например голода, и
ведут к более или менее строго определенному поведению, позволяющему
избавиться от напряжения, вызываемого стимулом. У человека эти цепи
разорваны. Стимулы присутствуют, но способы удовлетворения - "открытые", то
есть человек должен выбирать между различными действиями; он начинает
думать. Его роль по отношению к природе меняется: вместо того, чтобы
действовать на основе инстинктивной предопределенности, человеку приходится
оценить в уме различные способы действия; от пассивного приспособления он
переходит к активному, то есть начинает трудиться. Он изобретает орудия
труда и тем самым, овладевая природой, отделяется от нее все больше и
больше. Он начинает смутно осознавать, что он - или, точнее, группа, к
которой он принадлежит,- это не то же самое, что природа вокруг. В нем
пробуждается сознание трагичности своей судьбы: быть частью природы, но не
вписываться в нее. Он осознает, что в конце концов его ожидает смерть, хотя
и пытается отрицать это в различных фантазиях.
Фундаментальная связь между человеком и свободой чрезвычайно показательно
отображена в библейском мифе об изгнании из рая. Миф отождествляет начало
человеческой истории с актом выбора, но при этом особо подчеркивает
греховность этого первого акта свободы и те страдания, которые явились его
следствием. Мужчина и женщина живут в садах Эдема в полной гармонии друг с
другом и природой. Там мир и покой, там нет нужды в труде; нет выбора, нет
свободы, даже размышления не нужны. Человеку запрещено вкушать от древа
познания добра и зла. Он нарушает этот запрет и лишает себя гармонии с
природой, частью которой он являлся, пока не вышел за ее пределы. С точки
зрения церкви, представляющей собой определенную структуру власти, этот
поступок является бесспорно греховным. Однако с точки зрения человека, это
- начало человеческой свободы. Нарушив установленный богом порядок, он
освободился от принуждения, возвысился от бессознательного
предчеловеческого существования до человеческого. Нарушение запрета,
грехопадение, в позитивном человеческом смысле является первым актом
выбора, актом свободы, то есть первым человеческим актом вообще. Согласно
мифу, формально грех состоял в том, что человек вкусил от древа познания.
Таким образом, акт неподчинения, акт свободы прямо связывается с началом
человеческого мышления.
Миф говорит и о других последствиях этого первого акта свободы. Разрушается
первоначальная гармония между человеком и природой. Бог объявляет войну
между мужчиной и женщиной, между человеком и природой. Человек отделился от
природы; став "индивидом", он сделал первый шаг к тому, чтобы стать
человеком. Он совершил первый акт свободы, и миф подчеркивает страдания,
возникшие в результате этого акта. Обособившись от природы, отделившись от
другого человеческого существа, человек видит себя нагим и ощущает стыд. Он
одинок и свободен, но беспомощен и напуган. Только что обретенная свобода
оборачивается проклятием: человек свободен от сладостных уз рая, но не
свободен сам собой руководить, не может реализовать свою личность. "Свобода
от..." не идентична позитивной свободе. Выход человека из природы - это
длительный процесс; человек остается в значительной степени привязан к тому
миру, из которого вышел; он остается частью природы. Тут и земля, на
которой он живет, и солнце, и луна, и звезды; деревья, и цветы, и животные,
и люди, с которыми он связан кровным родством. Первобытные религии
свидетельствуют о чувстве единства человека с природой. Живая и даже
неживая природа является в них частью человеческого мира; иными словами,
человек сам остается еще частью мира природы.
Первичные узы блокируют его человеческое развитие. Они стоят на пути
развития его разума и критических способностей; они позволяют ему
осознавать себя и других лишь в качестве членов племени, социальной или
религиозной общины, а не в качестве самостоятельных человеческих существ.
Другими словами, первичные узы мешают человеку стать свободным творческим
индивидом, самостоятельно определяющим собственную жизнь. Но это лишь одна
сторона дела, а есть еще и другая. Та же идентичность с природой, племенем,
религией дает индивиду ощущение уверенности. Он принадлежит к какой-то
целостной структуре, он является частью этой структуры и занимает в ней
определенное, бесспорное место. Он может страдать от голода или угнетения,
но ему не приходится страдать от наихудшего - от полного одиночества и
сомнений.
Как видим, процесс развития человеческой свободы имеет тот же
диалектический характер, какой мы обнаружили в процессе индивидуального
роста. С одной стороны, это процесс развития человека, овладения природой,
возрастания роли разума, укрепления человеческой солидарности. Но с другой
- усиление индивидуализации означает и усиление изоляции, неуверенности; а
следовательно, становится все более сомнительным место человека в мире и
смысл его жизни. Вместе с этим растет и чувство бессилия и ничтожности
отдельного человека.
Если бы процесс развития человечества был гармоничным, если бы он следовал
определенному плану, то обе стороны этого развития - растущее могущество и
растущая индивидуализация - могли бы уравновеситься. На самом же деле
история человечества - это история конфликта и разлада.
Каждый шаг по пути большей индивидуализации угрожал людям новыми
опасностями. Первичные узы, уже разорванные, невосстановимы; человек не
может вернуться в потерянный рай. Для связи индивидуализированного человека
с миром существует только один продуктивный путь: активная солидарность с
другими людьми, спонтанная деятельность (любовь и труд), которые снова
соединяют его с миром, но уже не первичными узами, а как свободного и
независимого индивида.
Однако если экономические, социальные и политические условия, от которых
зависит весь процесс индивидуализации человека, не могут стать основой для
такой позитивной реализации личности, но в то же время люди утрачивают
первичные связи, дававшие им ощущение уверенности, то такой разрыв
превращает свободу в невыносимое бремя: она становится источником сомнений,
влечет за собой жизнь, лишенную цели и смысла. И тогда возникает сильная
тенденция избавиться от такой свободы: уйти в подчинение или найти какой-то
другой способ связаться с людьми и миром, чтобы спастись от неуверенности
даже ценой свободы.
История Европы и Америки с конца средних веков - это история полного
обособления индивида. Этот процесс начался в Италии в эпоху Возрождения и,
по-видимому, достиг своей наивысшей точки только сейчас. Потребовалось
больше четырехсот лет, чтобы разрушить средневековый мир и освободить людей
от самых явных ограничений. Во многих отношениях индивид вырос, развился
умственно и эмоционально; степень его участия в культурных достижениях
приобрела не слыханные прежде масштабы. Но в то же время диспропорция между
свободой от каких-либо связей и ограниченными возможностями для позитивной
реализации свободы и индивидуальности привела в Европе к паническому
бегству от свободы в новые узы или по меньшей мере к позиции полного
безразличия.
Наше исследование значения свободы для современного человека мы начнем с
анализа той обстановки, которая существовала в Европе в средние века и в
начале Нового времени. В этот период экономический базис западного общества
претерпел радикальные перемены, которые сопровождались столь же
радикальными изменениями в психике человека. Тогда же возникла и новая
концепция свободы, получившая наиболее яркое идеологическое выражение в
новых религиозных доктринах Реформации. Понимание свободы в современном
обществе невозможно без рассмотрения этого периода, в течение которого
закладывались основы современной культуры. Именно тогда - в начале
формирования современного человека - яснее, чем в любое последующее время,
проявилась та cвойственность свободы, с которой мы имеем дело в течение
всего Нового времени: с одной стороны, растущая независимость человека от
внешних властей, с другой - его растущая изолированность, а в результате и
растущее чувство ничтожности и бессилия. Мы сможем лучше понять новые
элементы в характере современного человека, если проследим их
возникновение. Изучая основные особенности капитализма и индивидуализма у
самых истоков их появления, мы можем сопоставить их с экономической
системой и с типом характера личности, которые фундаментально отличались от
наших. Именно этот контраст позволяет лучше осветить характерные черты
современной социальной системы и то влияние, которое она оказывает на
характеры людей, живущих в этой системе. А отсюда и особенности нового
духа, возникшего в результате этих изменений в человеческой психике.
В следующей главе будет показано, что условия эпохи Реформации были гораздо
ближе к современным, чем это кажется на первый взгляд. Несмотря на все
очевидные различия между двумя эпохами, с XVI века, пожалуй, не было
другого периода, который был бы настолько похож на нынешнее время - с точки
зрения двойственного смысла свободы,- как период Реформации. Реформация -
это один из источников идеи свободы и автономии человека в том виде, как
эта идея представлена в современных демократиях. Всегда подчеркивается
именно этот аспект Реформации, особенно в некатолических странах. При этом,
однако, забывают о другом аспекте Реформации: об ее акценте на порочность
человеческой натуры, на ничтожность и беспомощность индивида, на
необходимость подчинения индивида внешней силе. Та же идея ничтожности
отдельной личности, ее принципиальной неспособности полагаться на себя, ее
потребности в подчинении составляет главный тезис идеологии Гитлера, в
которой, однако, не нашлось места для понятий свободы и моральных
принципов, характерных для протестантства.
Это идеологическое подобие не единственное, что делает изучение XV и XVI
веков особенно полезным для понимания современной картины. Налицо также
фундаментальное сходство социальной обстановки. Я постараюсь показать, как
от этого сходства зависит сходство идеологическое и психологическое. В те
времена, как и ныне, традиционные жизненные устои значительной части
населения находились под угрозой вследствие революционных перемен в
экономическом и социальном плане; средний класс, как и теперь, испытывал
особенно сильный страх перед подавляющей мощью крупного капитала и
монополий, и этот страх оказывал существенное влияние на дух и идеологию
той части общества, которая находилась под угрозой, обостряя чувства
одиночества и бессилия, присущие отдельно взятым людям.
(1) Здесь надо отметить, что фрустрация инстинктов сама по себе
враждебности не вызывает. Что возбуждает в ребенке чувство бессилия и
вытекающую из него враждебность, это - подавление его
(2) Jean Piaget. The Moral Judgment of the Child. Harcourt, Brace & Co.,
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34
|