Скоморохи на Древней Руси

нечто подобное пляске «кинто» с платком в руке. На другой - трое

музыкантов: двое играют на рожках (сопелях), один на гуслях. Тут же два

акробата-эквилибриста: взрослый стоя поддерживает шест, по которому

поднимается мальчик. Рядом - музыкант со струнным смычковым инструментом.

На фреске представлены также травля медведя и белки или охота на них, бой

человека с ряженым зверем, конные ристания; кроме того, ипподром, публика в

ложах, князь с княгиней и их свита. В Киеве, по-видимому, ипподрома не

было, но происходили конные ристания и травля зверей. Следовательно,

существовало нечто подобное ипподрому, а художник, желая придать своей

фреске большую пышность и торжественность, изобразил ипподром, подобный

константинопольскому. Однако из этого вовсе не следует, будто на фресках

изображены константинопольские представления.

Летопись гласит, что когда князь Изяслав Мстиславич в 1150 году прибыл в

Киев, то во дворце был устроен пир, во время которого состоявшие в его

свите «оугре* на фарех** и на скокох играхуть» перед дворцом Ярослава

«многое множество. Кияне же дивяхутся оугром множеству и кместьства и

комонем их», то есть их искусству и коням, конным ристаниям (джигитовке?).

О том, что конные ристания были в обычае того времени, явствует и из

«Кормчей». О характере русских придворных представлений XIII века можно

судить также со слов Даниила Заточника. Кем бы он ни являлся по своему

социальному положению, за рубежом он не бывал, по национальности был

русским и, судя по обстоятельности, с которой описано представление,

говорил о том, что видел сам. Обращаясь к князю, Даниил иносказательно

писал, что у разных народов потешники снискивают своими выступлениями

милость султанов и королей: «Один как орел вскакивает на коня и, рискуя

своей жизнью, мчится по ипподрому; другой летает с церкви или с высокого

дома на шелковых крыльях; иной нагишом бросается в огонь, хвалясь перед

своим царем крепостью своего сердца; иной прорезает себе голени и, обнажив

кости своих членов, показывает их царю, являя тем свою храбрость; а иной,

вскочив на коня и закрыв ему глаза, бросается в воду с высокого берега,

пришпоря лошадь и произнеся: «Фенадрус за честь и милость царя нашего готов

отдать жизнь»; а иной, привязав веревку к церковному кресту и опустив

другой конец на землю, относит его далеко от церкви и потом бежит долом,

держа в одной руке конец веревки, а в другой обнаженный меч; а иной

обовьется мокрым полотенцем и борется с диким зверем». Описание Даниила

могло иметь в виду русский двор. Подтверждается это тем, что конные

ристания, звериные бои, как было сказано, имели место и на Руси. Вполне

возможно, что устраивались здесь и другие представления.

Итак, по-видимому, художник, писавший киевские фрески, лишь на

византийский манер оформил представления, которые давались при киевском

дворе. Следовательно, представления скоморохов объединили разные виды

искусств: и собственно драматические, и цирковые, и «эстрадные».

Дифференциация произошла гораздо позже.

Христианская церковь противопоставила народным игрищам и искусству

скоморохов искусство обрядовое, насыщенное религиозно-магическими и

мистическими элементами. Византийская церковь культивировала литургические

и библейские драмы, которые духовенство в целях религиозной пропаганды еще

в IV веке н.э. стало сочинять и представлять в храмах. Это были или простые

инсценировки библейских текстов, или драмы, написанные в традициях

античного театра (их нельзя отождествлять со средневековыми европейскими

мистериями). Из литургических драм старейшей и потому, возможно, пришедшей

к нам вместе с христианством была драма «Умовение ног». Кроме того, судя по

барельефу на стене Успенского собора во Владимире, как и по фреске Киевской

Софии, можно полагать, что в XVII веке у нас исполнялось «Пещное действо».

Но время расцвета литургических драм на Руси относится к XV—XVII векам.

Из библейских драм в Византии были известны: «Диалог о Самовластии»,

«Пир двенадцати дев» (начало IV века), «Житие Феклы» (V век), «Сусанна»

Иоанна Дамаскина (VIII век), «Смерть Христа» Стефана Саббаита (VIII век),

«Страждущий Христос» Григория Назианского, «Страсти Христовы» (XIII век) и

другие. Хотя представления их и не были канонизованы в качестве частей

богослужения, однако давались даже в константинопольском храме Софии.

Некоторые местные жители с презрением называли этот храм «театром». Так

продолжалось до завоевания Константинополя турками в XV веке. Подобные

представления давались и в других странах, находившихся под византийским

влиянием, например в Малой Азии. Они давались, наверно, и в византийских

колониях на северном побережье Черного моря. Если действительно князь

Владимир Святославич крестился в Корсуни, то он мог там посещать

богослужения и, возможно, видел представления литургических и библейских

драм. Приехав в Киев, Владимир Святославич построил Десятинную церковь,

отличавшуюся великолепием и пышностью. Здесь могли исполняться упомянутые

драмы, в особенности по большим праздникам, например при «великом

освящении», когда, по словам летописей, происходили «радости великие».

Сосуществование мирского и церковного искусств приводило к тому, что

игрища воспринимали черты некоторых христианских обрядов, а христианское

богослужение перенимало известные черты игрищ. Так, в игрищах мы встречаем

эпизод христианских похорон; народное венчание, выражавшееся в передаче

невесты ее отцом жениху и в последующем обведении брачащихся вокруг

домашнего очага или стола, контаминировалось с церковным. В русалиях

изгнание русалки приурочивалось к так называемой «поминальной неделе», к

церковным панихидам по умершим родным и празднованию троицына дня. В то же

время в церковную живопись, вопреки христианской идеологии, входили

светские, мирские сюжеты. Здесь можно встретить сцены придворного быта,

изображения ипподромных ристаний, травли диких зверей, рисунки вьючных

животных, наконец, сцены цирковых представлений.

Культурное развитие России после татаро-монгольского ига

Татарское иго легло на Русь тяжелым бременем. Оно разрушало хозяйство,

задерживало прежде бурное развитие русской общественной и государственной

жизни, оскорбляло национальное чувство, уничтожало культурные ценности. И

все же завоеватели не смогли сломить русский народ. Борьба с угнетателями

стимулировала объединение русских земель вокруг Москвы и формирование

мощного централизованного государства. Благодаря постепенной консолидации

сил русского народа завоевателям был нанесен удар на Куликовом поле в 1380

году. Однако, чтобы окончательно сбросить татарское иго, понадобилось еще

не менее ста лет.

Хозяйство и культура Древней Руси в домонгольский период находились на

высоком уровне. Их возрождение и бурный рост начались к XV веку. Множилось

число городов, увеличивались их размеры, вновь расцветали ремесла и

торговля, развивалась городская культура, росла внутренняя и внешняя

торговля, восстанавливались утраченные международные связи Русского

государства.

Объединение земель вокруг одного центра и развитие торговли

способствовали укреплению самодержавной власти. Это нашло внешнее выражение

в принятии русским великим князем царского титула. Русский царь стал в

известном смысле «наследником» византийских императоров. В публицистических

сочинениях Москва стала именоваться «третьим Римом», а придворный

церемониал принял торжественный, пышный характер. И в жизни русской церкви

наблюдались аналогичные явления. С падением Константинополя высшим

блюстителем восточного (православного) христианства стала русская церковь.

Внешним признаком ее возвышения было введение пышного устава богослужения и

обрядности.

Стремление к роскоши наблюдалось и в быту имущих слоев населения.

Одновременно в искусстве феодальной верхушки развивалась страсть к

«мудрованию», к философствованию, к аллегорическому истолкованию

художественных произведений. У городских масс, наоборот, появляются первые

опыты реалистический трактовки бытовой тематики. Все сильнее проникает в

живопись интерес к быту, жанру, к внутренней жизни человека. Возникает

интерес к эстетическим вопросам, начинаются первые теоретические споры по

вопросам живописного и музыкального искусства. Те же черты характеризуют

развитие литературы. Вспомним, например, такие произведения, как повести «О

путешествии Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим», «О новгородском

посаднике Щиле», «О Петре н Февронии». В жанровом отношении эти

произведения еще близки к житиям святых, но строгий житийный чин в них

нарушен бытовыми чертами, В связи с обострением социальной борьбы

литература XV—XVI веков в целом характеризуется заостренной

публицистичностью. Таковы, например, сочинения Максима Грека, Ивана

Пересветова.

Стоглавым собором (1552) было отмечено новое явление и в жизни

скоморохов: они стали объединяться в ватаги, скитаясь по русской земле в

поисках заработка. Это нашло отражение в игре «Скоморохи». Имея в виду, что

словом «ватага» на нижневолжском плесе до сих пор называют артели, можно

полагать, что в XVI веке скоморохи образовывали артели наподобие украинских

певческих «гуртов» или объединений узбекских масхарабозов (те и другие, как

известно, имели цеховое устройство). В XVI веке скоморохи, как и прочие

ремесленники, селились селами, которые получали такие названия, как,

например, «Скоморохово», а также в городских слободах. Так, в четырех

новгородских пятинах - Деревской, Водской, Шелонской и Бежецкой - было

двадцать девять селений с названием «Скоморохово». На протяжении от

Ярославля до Вязьмы было шесть таких селений. В одной Деревской пятине

таких селений было двадцать одно. Что касается городов, то, например, в

Новгороде скоморохи жили преимущественно в Загородном и Гончарском концах,

на Ростокиной и Яновой улицах, в Лагощинском Заполье, Добрыне и на

Варяжской улице. Образуется сословие городских оседлых скоморохов. Оседание

скоморохов вызывалось, несомненно, усилившимся спросом на их искусство в

городах. К XVI веку относятся документы, свидетельствующие и о том, что

искусство служило скоморохам источником заработка: они выступали «выгоды

ради», получали «мзду», «гудочную плату».

Можно думать, что объединение скоморохов в ватаги послужило

благоприятной почвой для создания народных драм с большим числом

действующих лиц, то есть драм больших жанров. Кроме того, скоморохи по-

прежнему участвуют в игрищах и народных бытовых обрядах. Так, «Слово о

житии святого Нифонта» (XV век) говорит об участии скоморохов в русалиях. И

в XVI веке документы указывают на их участие в поминальных обрядах. В

субботу перед троицей «по селом и по погостом сходятся мужи и жены на

жальниках и плачутся по гробом умерших с великим воплем и, егда скомрахи

учнут играти во всякие бесовские и они от плача преставше, начнут скакати и

плясати и в долони бити, и песни сотонинские пети...».

Свадебное игрище переросло в обряд и стало развиваться двумя путями. С

одной стороны, в великокняжеском, царском, боярском быту складывался

торжественный обряд, следовавший церковному чину, насыщенный религиозным

содержанием, хотя и хранивший элементы народного быта (из летописных

описаний великокняжеских и царских свадеб XVI—XVII веков видно, что в них

участвовали свахи, тысяцкие, дружки, поезжане, говорились обрядовые речи,

молодых обсыпали хмелем, кормили кашей, водили в мыльню, сторожили с мечом

и саблей наголо и пр.). С другой же стороны, в народное свадебное игрище

проникали элементы не только церковной обрядности (венчание), но и

церемониала из княжеского быта (жених - князь, невеста - княгиня). Вместе с

тем в народную свадьбу стали входить в качестве своеобразных интермедий

комические сцены дружек, приезжавших за невестой и вступавших в полные

остроумия, но не всегда скромные «перекоры» с ее родней. Эти перекоры

заменили кровавую схватку, имевшую место в старину при умыкании невесты.

Они снимали трагический пафос свадьбы, обмирщали обрядность. Два документа

позволяют считать, что дружками бывали не только товарищи жениха, но и

профессионалы игрищного дела - скоморохи. Так, «Стоглав», ополчаясь против

скоморохов, осуждал обычай, состоявший в том, что «как к церкве венчатися

поедут, священник со крестом будет, а пред ним со всеми теми играми

бесовскими рищут». А запретительная грамота 1648 года осуждала «на свадьбах

бесчинства и сквернословия».

Хотя имеющиеся в нашем распоряжении записи текстов относятся к более

позднему времени, тем не менее их система образов восходит к глубокой

старине. Когда дружки приходили за невестой, ее родные спрашивали, какие у

невесты приметы.

Дружка

А наша княгиня молода,

Станом она становита,

Складом она складовита;

Походочка у ней павиная,

Поговорка лебединая.

Она сидит во высоком терему,

Во девьем порядке,

Во бабьей беседке,

В брусовой лавке,

Под белым шатром,

Под колодным окном,

Под белобисерным почелком,

Под шитым браным платьем,

Под белой фатой,

Ручками помахивает,

Головкой покачивает,

Своих родителей почитает,

Нас, молодцов, с пути-дороги ожидает.

Есть ли у вас такие

Княгини молодые?

С развитием товарно-денежных отношений упрочилась купля-продажа

невесты, напоминающая рыночный торг. В связи с этим возникла необходимость

в сватах. В ролях сватов выступали и профессионалы, мастера своего дела —

скоморохи. Их остроумные речи в конце концов закреплялись и становились

традиционными для целой округи. Сцены сватовства также содействовали

обмирщению обряда.

Скомороший характер имели и напутственно-поздравительные тосты-

монологи. Сцена сватовства, перекоры дружек, шуточный тост - все это

противостояло лирико-драматическим плачам невесты и песням ее подруг и

переводило драматический по своему существу свадебный обряд в комедийный

план.

Еще более активным было участие скоморохов в святочных игрищах,

которые давали широкий простор драматическому творчеству. Святки постепенно

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6