Пушкинский Петербург

охтинок с коромыслом через плечо, на котором висели кувшины с молоком.

Чтож мой Онегин? Полусонный

В постелю с бала едет он:

А Петербург неугомонный

Уж барабаном пробуждён.

Встаёт купец, идёт разносчик,

На биржу тянется извозчик,

С кувшином охтинка спешит,

Под ней снег утренний скрипит.

Проснулся утра шум приятный.

Открыты ставни; трубный дым

Столбом выходит голубым,

И хлебник, немец аккуратный

В бумажном колпаке, не раз

Уж отворял свой васиздас.11

Петербургские немцы составляли совершенно особенную часть населения

столицы. Немцев в городе было много больше, чем всех других иностранцев.

Немцы держали в руках некоторые отрасли ремесла и торговли. В частности

немцам принадлежало большинство столичных булочных.

Духовная жизнь Петербурга

С петровских времён русское общество разделялось на касты. Границы

между ними были почти непроницаемы. Мужик во всяком дворянине видел барина

и почти во всяком врага. А дворян в России было не так уж много. Даже в

Петербурге, в столице, на каждого взрослого дворянина приходился добрый

десяток мужиков.

В Петербурге было, лишь два места, которые в равной мере посещали

представители всех сословий. Первым из этих мест была церковь. Вторым –

театр.

Церквей в столице построили множество. В старейшем из них – он был

почти ровесником города – соборе “Петра и Павла” в крепости хоронили

русских царей, начиная с Петра I.12 Вблизи алтаря за железною решеткою

стояли гробницы российских венценосцев. Надгробие Петра I украшала большая

золотая медаль, на одной стороне которой художник поместил профиль

Преобразователя в лавровом венке; по краю шла надпись: “От благодарного

потомства”, а на другой стороне – фигура Геркулеса, опирающегося на

изображение Петербурга. Над окнами вдоль карнизов и по стенам собора

развесили военные трофеи, добытые в войнах с турками: знамёна, вымпелы,

бунчуки; тут же находилось трофейное оружие и ключи от крепостей… У могилы

Петра I лежало знамя турецкого капудан-паши, доставшееся русским при

разгроме турецкого флота в Чесменской битве в 1770 году и торжественно

возложенное сюда самой Екатериной II.

Главным общегородским храмом с середины 1810-х годов стал Казанский

собор, построенный в 1801 – 1811 годах архитектором Андреем Никифоровичем

Воронихиным. Величию его внешнего вида соответствовало великолепие

внутреннего убранства. По стенам собора висело 107 французских знамён,

лежали ключи от крепостей и городов, взятых во время заграничного похода, а

так же жезл наполеоновского маршала Даву. Под сенью трофейных знамён

покоился в соборе прах Кутузова. Велик, вместителен был двухъярусный

Морской собор святого Николая в Коломне, возведённый в середине XVIII века

по проекту Саввы Ивановича Чевакинского.

К концу 1810-х – начале 1820-х годов набожность была в большой моде при

русском дворе. Мода эта шла непосредственно от Александра I, ударившегося в

“религиозные искания”. При покровительстве властей в Петербурге возникло

Библейское общество, ставившее своей целью пропаганду священного писания.

Царь учредил объединённое министерство духовных дел и народного

просвещения, во главе которого поставил князя А.Н.Голицына, фанатика,

сектанта, вполне разделявшего мистические увлечения царя. Немалую роль при

дворе стал играть иеромонах Фотий, который, между прочим, прославился

своими видениями. Он, например, рассказывал о том, что якобы сатана

подсылал к нему злого духа и тот подбивал иеромонаха совершить чудо:

перейти “по воде яко по суху против самого дворца через реку Неву”.

Религиозное ханжество придворных кругов в среде дворянской молодёжи

отзывалось насмешками и злыми стихами, вроде приписываемой Пушкину

эпиграммы на Фотия:

Полу – фанатик, полу – плут;

Ему орудием духовным

Проклятье, меч, и крест, и кнут.

Пошли нам, господи, греховным,

Поменьше пастырей таких, -

Полу – благих, полу – святых13

Пафос общения с высоким, с прекрасным – это было в церкви. Пафос

прекрасного в людях, пафос прекрасного на земле – это было в театре. Одним

из центров духовной жизни молодого Петербурга в те годы стало здание с

восьмиколонным портиком и строгим фронтоном, напоминавшее об архитектуре

античных храмов, - Большой, или Камерный театр.14

Волшебный край! там в стары годы,

Сатиры смелый властелин,

Блистал Фонвизин, друг свободы,

И переимчивый Княжнин;

Там Озеров невольны дани

Народных слёз, рукоплесканий

С младой Семёновой делил;

Там наш Катенин воскресил

Корнеля гений величавый;

Там вывел колкий Шаховской

Своих комедий шумный рой,

Там и Дидло венчался славой,

Там, под сению кулис,

Младые дни мой неслись.15

Конец 1810-х – начало 1820-х годов было временем небывалого,

страстного, увлечения театром. Быть молодым человеком “с душою благородной”

– значило быть театралом. Партер, раёк, ложи, кресла – это зрительный зал

Большого театра. И вместе – это Петербург.

Раёк…Это купцы, приказчики, слуги – самая нетребовательная и

благодарная публика.

Ложи…В ложи ездили не столько смотреть спектакли, сколько показывать

наряды.

Кресла…Первые ряды кресел абонировали в основном военные и чиновники.

Здесь они обсуждали судьбы Европы и Отечества, для них это был уставный

этикет, нежели приятное отдохновение.

Пристанищем истинных ценителей искусства, истинных театралов были

главным образом “места за креслами”, стоячий партер. Молодое население

стоячего партера, штатское и гвардейское, можно было обвинить скорее в

излишней пылкости, но никак не в равнодушие к драматическим талантам.

Театра злой законодатель,

Непостоянный обожатель

Очаровательных актрис,

Почётный гражданин кулис,

Онегин полетел к театру,

Где каждый, вольностью дыша,

Готов охлопать entrechat,

Обшикать Федру, Клеопатру,

Моину вызвать (для того,

Чтоб только слышали его).16

Большой театр был зеркалом Петербурга. Зеркалом, в котором отражалось и

социальная структура города, и представления петербуржцев о

действительности, об искусстве.

Петербург военный, Петербург деловой.

Прежде чем появиться в дельте Невы, Петербург был задуман, предписан и

вычерчен на бумаге. Не важно, что первоначальные петровские проекты не

осуществили. Осуществили главное – построили город. В архитектуре

Петербурга на было пестроты и случайности, неизбежных тогда, когда город

растёт медленно, исторически складываясь. Петербург не вырос, а “вознёсся”:

Прошло сто лет, и юный град,

Полнощных стран краса и диво,

Из тьмы болот, из топи блат

Вознёсся пышно, горделиво…17

Городу повезло. Его строительством руководили великолепные мастера.

Когда Пушкин написал:

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой её гранит…18

он не только выразил своё отношение к прекрасному облику Петербурга, но и

дал точную формулу петербургской архитектуры. И а ней не случайно

присутствует Нева, и “береговой её гранит”. Именно соседство камня и воды,

строгой архитектуры с рябью бесчисленных каналов, рек, речушек, вносит

разнообразие в городской пейзаж, сообщает ему гармоничность; именно

сочетание “громад дворцов и башен” с державным простором Невы придаёт

городу эту спокойную торжественность.

Гармоничный и торжественный Петербург – это прежде всего, центральные

площади города: Дворцовая, Сенатская, Царицын луг (Марсово поле).

Окружённые царскими дворцами, государственными учреждениями, казармами,

площади Петербурга были приготовлены для торжеств и парадов. По назначению

они и служили:

Люблю воинственную живость

Потешных Марсовых полей,

Пехотных ратей и коней

Однообразную красивость,

В их стройно зыблемом строю

Лоскутья сих знамён победных,

Сиянье шапок этих медных,

Насквозь простреленных в бою.19

В столице и окрестностях квартировали пехотные гвардейские полки.

Неслучайно, что среди изображений города той эпохи редко попадается такое,

где бы не видно было в уличной толпе киверов, эполет, ружей, султанов.

Столь же часто среди штатских домов столицы виднелись здания гвардейских

казарм. Некоторые районы города именовались полками, а улицы носили

название рот.

Парады и смотры императорской гвардии были зрелищем впечатляющим.

Парады устраивались лишь в торжественных случаях – в день рождения

императрицы, на крещение, в годовщину вступления российских войск в Париж,

по случаю приезда иностранных монархов.

Смотры назначались регулярно. На смотрах войска производили движения

колоннами “дробных частей батальонов и рот” и колоннами походного и “к

атаке”. Строили каре – против кавалерии и против пехоты.

Не меньше времени и сил, чем парады смотры, отнимали у гвардейцев

караульная служба.

Петербург был центром управления империей. Управления многосложного и

запутанного. “Москва девичья, а Петербург прихожая20 - говорил Пушкин.

Определение шутливое, но тем не менее точное. И потому-то здесь во

множестве толпились просители. И потому-то здесь чуть не на каждом шагу

встречались императорские управители и писаря – чиновники. Высшим

совещательным местом в империи был Государственный совет. Высшей судебной

инстанцией в империи был Правительствующий Сенат.

Во главе исполнительной и служебной власти стоял царь. Он же был

единственной законодательной властью в стране.

“Коллегия иностранных дел” была одним из самых многолюдных учреждений

Петербурга. Именитое русское дворянство, столичные аристократы любую

гражданскую службу почитали для себя зазорной – молодому дворянину

приличествовало носить военный мундир. Исключением была лишь

дипломатическая карьера. И молодые люди “хороших фамилий”, те, что не могли

или не хотели служить в армии, поступали в коллегию. Едва ли не большинство

чиновников коллегии лишь числились на службе, ровным счётом ничего не делая

и не имея надежд на завидные чины.

Среди чиновников, числившихся в коллегии, но не служивших, были и камер

– юнкеры, и действительные, и даже тайные советники. Все они именовались

“состоящие при разных должностях”. В число не служивших чиновников коллегии

попал и восемнадцатилетний выпускник Царскосельского лицея Александр

Пушкин.

Нельзя сказать, что вновь зачисленный переводчик коллегии вовсе не

интересовался заграничными делами. Напротив, он следил за ними весьма

внимательно. Особенно за тем, что происходило в Испании, в Неаполе,

Пьемонте, а потом он не шутя хотел бежать в Грецию и, подобно Байрону,

сражаться в рядах повстанцев. Но быть дипломатом, чиновником, быть одним из

тех, кто “хитрости рукой переплетает меж собой дипломатические вздоры”,

отнюдь не стремился. И о своём августейшем шефе “14-го класса Александр

Пушкин” писал:

Воспитанный под барабаном,

Наш царь лихим был капитаном:

Под Австерлицем он бежал,

В двенадцатом году дрожал,

Зато был фрунтовой профессор!

Но фрунт герою надоел –

Теперь коллежский он асессор

По части иностранных дел.21

Петербургская стихия

К началу 1820-х годов территория Петербурга делилась на 12

административных частей. Как по внешнему виду, так и по составу населения

части города чрезвычайно отличались одна от другой. В окраиной

Петербургской части, например, на две тысячи деревянных домов приходилось

едва полсотни каменных. Здесь жили мелкие чиновники, мещане – владельцы

маленьких домов и больших огородов. В Нарвской и Выборгской частях каменных

домов было ещё меньше, чем в Петербургской. Селились здесь фабричные

мастеровые, сезонные рабочие и прочий трудовой люд. На Васильевском острове

жили всё больше ремесленники, по преимуществу иностранные. Жили и купцы,

учёные, художники, учителя, студенты. Коломна начиналась в двух шагах от

центра столицы, но жизнь здесь текла медленно и сонно, как в провинции.

…мяуканье котов

По чердакам, свиданий знак не скромный

Да стражи дальний крик, да бой часов –

И только. Ночь над мирною Коломной

Тиха отменно…22

Петербург был основан, как “окно в Европу”, как форпост России на

берегах Балтики. Новая столица должна была демонстрировать Западу мощь и

богатство империи. Но ни о безопасности будущих жителей города, ни, тем

более, об их удобствах его основатель нимало не помышлял. Его, казалось,

ничуть не тревожило, что острова, выбранные для сооружения новой столицы,

по утверждению старожилов, почти всякую осень заливало водой.

По мере того, как город строился, мостовые его набережных и улиц всё

выше поднимались над уровнем реки. Наводнения стали не так часты. Но отнюдь

не прекратились. Сильные наводнения случались в среднем не реже, чем раз в

десять – пятнадцать лет. И были, вероятно, одной из самых отличительных

черт петербургской жизни.

В огромном городе, внезапно залитым водой, привычные предметы и лица

вдруг приходили в совершенно неожиданные положения, возникали нелепые и

потому комические ситуации:

Со сна идёт к окну сенатор

И видит – в лодке по Морской

Плывёт военный губернатор.

Сенатор обмер: “Боже мой!

Сюда, Ванюша! Стань немножко,

Гляди: что видишь ты в окошко?”

-Я вижу-с: в лодке генерал

Плывёт в ворота мимо будки.

“Ей – богу? Точно-с. – “Кроме шутки?”

-Да так-с. – Сенатор отдохнул

И просит чаю: “Слава богу!

Ну! Граф наделал мне тревогу,

Я думал: я с ума свихнул.”23

Наводнение, случившееся в Петербурге 7 ноября 1824 года, осталось

памятным для последующих поколений не только потому, что было самым мощным

и разрушительным в истории города, но и потому, что попало в пушкинскую

поэму “Медный всадник”.

Осада! Приступ! Злые волны,

Как воры, лезут в окна. Чёлны

С разбега стёкла бьют кормой.

Лотки под мокрой пеленой,

Обломки хижин, брёвны, кровли,

Товар запасливой торговли,

Пожитки бледной нищеты,

Грозой снесённые мосты,

Страницы: 1, 2, 3