Ответы на экзаменационные вопросы по специальности культурология СПбГУ

великих древних культур в Месопотамии, Египте, Китае, Индии. Историчность

человека, таким образом, по Ясперсу, состоит в приращении его духовного

содержания, историчность культуры — в непрерывном переходе от одной

новации к другой. Ясперс обращает особое внимание на процесс общения

между людьми, опосредующий и отношение их к предметному миру, на роль

коммуникации в историчности человека и культуры.

В бытии человека, по Ясперсу, можно выделить несколько уровней.

Первый из них представляет существование человека как тела; коммуникация

на уровне этого «наличного эмпирического бытия» подчинена принципам

полезности.

Второй уровень в бытии человека представляет сознание в том содержании

и структуре, которые делают его тождественным сознанию других людей (по

терминологии Канта, трансцендентальная субъективность). Ясперс называет

его вслед за неокантианцами «предметным сознанием», по истинности своей

общим для всего человечества. Здесь «коммуникация людей на основе права и

коммуникация их как ученых в области научных исследований имеет одну и ту

же предпосылку—единство «сознания вообще», «рассудок», в критике

ограниченности которого Ясперс солидарен с Кантом, Фихте, Гегелем».

Третьим, более высоким уровнем бытия человека Ясперс вместе с немецкими

классиками называет «разум», или «дух», определяемый как «целостность...

мышления, деятельности, чувства» отличающийся от «рассудка» как

«временное событие» от вневременной структуры. «Коммуникация в сфере

духа, — говорит Ясперс, — есть создание из общественной субстанции идеи

целого... Это коммуникация отдельного члена с организмом. Он отличается

от всех, но составляет с ними одно в объемлющем их порядке». Отдельный

человек видит тут смысл своего существования как часть социального целого

и определяется им.Три названных типа коммуникации складываются полностью

в «великих культурах древности» и соответствуют строению исторического Я

человека того времени. Однако эти три уровня не достигли самой глубинной

основы личности — экзистенции, которая ускользает при изучении человека

как части предметного мира, поскольку ее особенностью и является

невозможность объективации — свобода Хотя экзистенция не может быть

опредмечена, это не означает разрыв коммуникации между людьми.

Экзистенция может сообщаться с экзистенцией: они существуют друг для

друга как особая трансцендентная реальность. Именно трансцендентное

придает смысл экзистенции, который открывается человеку только в

«пограничной ситуации», когда он вырывается из круга обыденных забот,

естественных привязанностей и осознает свою жизнь как «бытие к смерти».

Только тогда возникает и возможность экзистенциального общения. Этого

типа коммуникации не знал человек древних культур, он не достиг

подлинного самосознания, а культуры оставались как бы покрытыми духовной

пеленой. Разум человека продолжал дремать, не потому, что он не знал, что

умрет (этим знанием он изначально отличается от животного), а потому, что

это не было для него трагедией. «Дотрагическое знание замкнуто, завершено

в себе, — пишет Ясперс. — Ему ведомо страдание человека, его горе и его

смерть. Глубокая печаль выражается в знании о вечном круговороте жизни и

смерти, смерти и возрождения, о вечном возвращении. Умирающий и

воскресающий Бог, празднование времен года как явлений этого умирания и

воскресания — это основная действительность. Почти повсеместно

распространены мифологические представления о богине-матери как

подательнице жизни и богине смерти, всеобщей матери и кормилице,

благодаря чьей любви все произрастает и созревает, но которая все

принимает назад в свое лоно, безжалостно убивает, уничтожает в чудовищных

катастрофах. Эти представления ~ еще не трагическое знание, они дают

успокоительное знание бренности всего сущего... Это, по сути, знание

неисторическое. Во все времена существует одна и та же действительность».

Приблизительно 800—200 лет до н. э. в Китае, Индии, Европе наступил

период коренного изменения в понимании человеком мира и себя самого,

который Ясперс назвал осевым временем. За мифологической картиной

открывается ужас реального бытия, и человек впервые трагически осознает

конечность собственной жизни, ставит «последние» вопросы о высшем смысле

бытия. С этого одухотворенного человека возникли, по Ясперсу, подлинная

история, новый тип культуры, порожденньй стремлением к безграничной

коммуникации, свободному осуществлению личности на основе экзистенции.

«Началась борьба рациональности и рационально проверенного опыта против

мифа (логоса против мифа), затем борьба за трансцендентного Бога...

Божество неизмеримо возвысилось посредством усиления этической стороны

религии. Миф же стал материалом для языка, который уже выражал не

исконное его содержание, а нечто совсем другое, превратив его в

символ»19. Миф, потеряв для человека осевого времени прежнюю истинность,

уступил место трагедии: осознанию существования на грани природного мира

с трансцендентным. Стремлением преодолеть трагизм бытия проникнуты три

сферы новой культуры, возникающие в относительной самостоятельности:

искусство, философия, религия. В отличие от мифа, они вырываются за

пределы замкнутого самоуспокоенного сознания, его привычной символики, к

миру незнаемому (ноуменальной свободы, по Канту) — единственное знание о

нем заключается для человека в несомненности его собственного

существования — к трансцендентному, которое является поэтому объектом

веры.

Совершенно в кантианской традиции Ясперс трактует роль искусства в

культуре. «Мы видим вещи такими, какими нас учит их видеть искусство, —

пишет он. — Мы воспринимаем пространство через те формы, какие придает

ему архитектор, мы переживаем ландшафт так, как он организован

религиозной архитектурой... Мы воспринимаем природу и человека так, как

нам раскрывает их сущность пластика, рисунок, живопись». Вместе с Кантом

Ясперс разделяет искусство на два основные вида: первый из них вызывает

при восприятии эстетическое удовольствие от гармоничной игры душевных

сил, красота мира в нем представлена как символ нравственности. Этот тип

искусства, относимый Кантом к прекрасному, согласно Ясперсу, не проникает

в глубины личности в силу своей символики. Второй вид — возвышенное

искусство, — апеллирующий, по Канту, при восприятии к «неясному

моральному чувству», напоминающему человеку о его сверхприродном

предназначении как субъекта свободы, Ясперс называет «метафизической

шифрописью». Только последнее достигает экзистенциального слоя личности и

прорывается к миру трансцендентному, который не может быть определен в

категориях рассудка или разума и есть объект веры. Только это возвышенное

искусство способно раскрыть трагедию

человеческого бытия. «„Великим искусством", — пишет Ясперс, в согласии с

баденской эстетикой, — мы называем метафизическое, которое через себя

раскрывает само бытие, делает его видимым... Поэтому лишенная

философского начала искусность — этот способ изображения, не имеющий

связи с трансцендентным, украшательство...»21. Великое искусство трагедии

и возникает, по Ясперсу, впервые в осевое время в классике античной

Греции. Здесь историческое движение происходит «не только во внешних

событиях, но и в глубине самого человеческого бытия». Исторический смысл

греческой трагедии Ясперс и видит в ее возможности трансцендировать в

основу вещей, в окончательном пробуждении человеческого духа, в

экзистенциальном становлении личности. Непреходящее же значение великая

классика сохраняет, по Ясперсу, потому, что в ней не только осознается

трагическая коллизия, но и осуществляется ее преодоление. «Греческая

трагедия, — пишет он, — есть часть культового акта. В ней совершается

борьба за богов, за смысл вещей, за справедливость. В начале (у Эсхила и

еще у Софокла) она связана с верой в порядок и божественное начало,

обоснование и значение установления, в полис, и хотя в конце концов и

выражается сомнение во всем этом, как исторически сложившемся, но вне

сомнения остается сама идея справедливости, добро и зло». У Ясперса «для

того, чтобы имела место трагедия, конфликт должен представать как

неразрешимый, но для того, чтобы она не потеряла своей напряженности и не

соскользнула в «чисто эстетическое», он должен оказаться разрешенным.

Только на этом узком пространстве имеет место трагедия...»23. За

пределами этого пространства «трагическое знание — открытое, незнающее

знание» превращается в эстетический феномен, вызывающий у зрителей

«паралич экзистенциальной активности». Из шифра трансцендентного трагедия

переходит в фиксированное знание — символ, закрывающий собой бытие, а

экзистенциальная коммуникация подменяется «неистинной» — отказом от

собственной индивидуальности и погружением в «изначальный хаос бытия»,

скрывающийся за символикой искусства. Ясперс поэтому остро критикует

пантрагическое мировоззрение Ницше

Другой формой осознания и преодоления трагедии стала философия. И здесь

также у Ясперса можно выделить узкую полосу, за пределами которой

трагедия еще или уже не воспринимается как трагедия. Этизация и

рационализация пробужденного духа в традиции от Парменида к Бруно,

Спинозе, Гегелю, основанной на постулате тождества бытия и мышления, т.

е. исключающем трансцендентное, по существу «снимала» трагичность

человеческого бытия и осмысление его представляла в символах,

однопорядковых с научными. И только идущая от Сократа традиция

бесконечной рефлексии, углубления в нравственное Я как пути к незнаемому

(трансцендентному) миру, проходящая через «ученое незнание» Н. Кузанского

и достигающая у Канта свободного ноуменального существования человека, о

котором не может быть знания в феноменальной картине мира, —

рассматривается Ясперсом как наиболее близкая его собственному пониманию

философии как метафизической шифрописи в осмыслении экзистенциального

слоя личности и трагизма бытия.

Объект такой философии одновременно — объект веры, поскольку он не

является предметным знанием, но веры философской, поскольку он

непредставим в символах позитивной религии. Философская вера,

зародившаяся в осевое время, явилась истоком современной науки и религии,

впоследствии обретших соответствующую символику, но сама изначально

содержала лишь шифр трансценденции. Попытка полностью преодолеть трагизм

бытия, произведенная позитивными религиями (буддизмом, иудаизмом,

христианством, исламом), и осуществилась как раз благодаря переходу к

религиозной символике. В частности, «в иудейско-христианской религии

откровения, — пишет Ясперс, — все дисгармоничное в бытии и человеке, что

проявляется в форме трагики, берет свое начало в происхождении человека:

первородный грех коренится в грехопадении Адама. Искупление дает крестная

смерть Христа. Мир как таковой лежит во зле, человек непоправимо виновен

еще до того, как он в качестве отдельного индивида берет на себя вину. Он

включен в единый лежащий в основе всего процесс вины и искупления... Он

виновен уже через первородный грех, искуплен милостью... Здесь уже нет

трагики, все страшное, ужасное озарено всепроникающим светом милости».

Таким образом, культура, возникновение которой Ясперс датирует осевым

временем, — в форме искусства, философии, религии — стала для человека

способом преодоления открывшегося впервые трагизма бытия. В шифре

философской веры трансценденция дает о себе знать, не навязывая

ограниченности определенного знания. Это означает для Ясперса, что

духовное содержание культуры возникает и существует только в диалоге

между личностями как бесконечное движение к трансцендентному, что

культура по своему изначальному смыслу диалогична. И возможной она

оказалась только благодаря

появлению в личности слоя экзистенции и соответственно — экзистенциальной

коммуникации. Культура поэтому сама является, по Ясперсу, условием

истинного существования человека.

Однако в ходе постепенного движения сознания от признания

необъективируемости трансценденции и экзистенции к созданию картин мира

позитивными религиями, рационалистической метафизикой, наукой,

искусством, претендующими на адекватное воспроизведение бытия в своей

специфической символике, человек замыкается в феноменальном мире,

утрачивает подлинный контакт с бытием, экзистенциальную открытость

другому. В символе одно предстает в качестве другого, отождествляется с

определенной предметностью; в том числе трансцендентное, как Бог для

позитивной религии, представлено в догматическом знании, религиозной

символике. Поэтому Ясперс решительно утверждает: «Мы предпочитаем слову

«символ» понятие «шифр». Символ означает наличие иного в «наглядной

полноте», в которой нераздельно едины значение и обозначаемое.

Символизируемое налично лишь в самом символе. Символ — это представитель

другого. Шифр в отличие от символа — «язык» трансцендентного, которое

доступно только через язык, а не через идентичность вещи и символа в

самом символе... Шифр означает язык, «язык» действительности, которая

только таким образом слышится и может быть выражена». С утратой

экзистенциальной глубины личности культура застывает в догматической

жесткости. Поэтому итальянский Ренессанс, возрождающий античность, и

немецкая Реформация, обращенная к первоначальному христианству, обновив

себя духом осевого времени, черпали в нем силу для ускоренного

исторического развития Западной Европы. Индия и Китай не пережили

аналогичных процессов и лишь упрочили свой традиционализм. Именно

западная культура отличается динамикой, интенсивностью развития и

лидирует в переходе к следующей фазе истории, которая начинается в XX в.

как собственно мировая история и обретает контуры будущей культуры в

диалоге всех культур.

Ясперс обеспокоен за судьбу будущего и ищет истоки духовного кризиса

современности. Определяя основание будущей культуры в научно-техническом

прогрессе, философ указывает на нравственную индифферентность техники и

подчеркивает ответственность человека за цели ее применения. «Весь вопрос

в том, — убежден он, — что за человек подчинит ее себе, каким он проявит

себя с ее помощью». Между тем отдельный человек перестает быть

полноправным представителем народа, а становится единицей массы без

«своего подлинного мира, корней и почвы». Он становится управляемым и

взаимозаменяемым. Забвение экзистенциальной коммуникации — главная

причина современного кризиса культуры, по Ясперсу. Однако и сейчас

отдельный человек в массе остался человеком, поэтому вопрос о будущем —

это вопрос о том, «в какой степени действенными окажутся коренящиеся в

сфере индивидуально-интимного (часто пренебрежительно именуемого в наши

дни «частным») импульсы, способные в конечном счете привести к

Страницы: 1, 2, 3