Изобразительное искусство конца 19 века
наиболее честными представителями. Это определило и глубокую человечность,
искренность творчества Ван-Гога и вместе с тем черты болезненной
нервозности, субъективной экспрессии, часто проявляющиеся в его искусстве.
Если односторонняя интерпретация, а по существу фальсификация наследия
Сезанна, стала базой для создания холодно-рационалистических, отвлеченно-
формальных направлений в буржуазном искусстве 20 в., то односторонняя
искаженная трактовка некоторых тенденций в творчестве Ван-Гога характерна
для экспрессионистических и вообще субъективно-пессимистических направлений
западноевропейского буржуазного искусства 20 в. Для нас решающее значение
имеют не подхваченные формализмом черты в творчестве Ван-Гога, а все его
искусство — искусство честного и искреннего художника, воплотившего
трагедию гуманизма Эпохи начавшегося кризиса буржуазной культуры.
Ван-Гог родился в Голландии в небогатой семье провинциального пастора.
Очень рано наметился разрыв между мучительно ищущим смысл жизни молодым
Винцентом и мещански-самодовольной атмосферой его семейного окружения.
Ван-Гог уезжает в Бельгию, ищет решения волнующих его вопросов в
миссионерской деятельности. В 1878—1879 гг. он проповедует Евангелие на
угольных копях Боринажа. Однако вскоре церковные власти отказываются от
услуг человека, лишенного необходимых ораторских качеств и к тому же
слишком страстно пекущегося о «мирских» невзгодах своей бедной паствы.
Подавленный неудачей, Ван-Гог впервые в двадпатисемилетнем возрасте
обращается к языку искусства, уверовав в его великую действенную силу. Так
он надеется стать полезным людям. С осени 1880 г. и до весны 1881 г.
будущий живописец посещает Брюссельскую Академию художеств. Вскоре он
прерывает свое художественное образование и возвращается на родину. В
дальнейшем Ван-Гог мечется между отчим домом, Гаагой и другими городами
Голландии и Бельгии. Он хватается, равно неудачно, за самые разные дела,
одновременно упорно работая как художник.
Первое пятилетие творческой деятельности Ван-Гога (1880—1885) обычно
определяется как голландский период, хотя было бы точнее назвать его
голландско-бельгийским. В эти годы он стремился в своем искусстве отразить
тяжелую жизнь «униженных и оскорбленных», с глубоким чувством он передавал
нищету и тяжелый труд шахтеров, ремесленников, крестьян. Глубоко
примечательно, что начинающий художник обращается к примеру Милле, копируя
его «Анжелюс», и в 1881 г.—к его «Сеятелю» (к этому образу Ван-Гог будет
возвращаться и в дальнейшем).
Не менее закономерно, что Ван-Гогу, прожившему более года в стране шахт,
при всем его глубоком искреннем демократизме оказался чужд творческий опыт
Менье, художника, не столь сострадающего беднякам, сколь утверждающего
суровую красоту и величие человека индустриального труда. Знаменитые «Едоки
картофеля» (1885; Ларен, собрание Ван-Гог) написаны в мрачных темных тонах
и проникнуты духом сумрачной подавленности, почти животной покорности своей
судьбе. Вместе с тем в работах раннего периода постепенно раскрывается
способность художника с особой интенсивностью и убедительностью передавать
и эмоциональную напряженность своего мироощущения и смятенность внутреннего
мира изображаемых им людей.
Ван-Гог начинает преодолевать профессиональные недостатки
(приблизительность в передаче ракурсов и пропорций, слабое владение
анатомией и т. д.), которые проявляются в таких рисунках, как «Подметальщик
улицы» (1880—1881; Оттерло, музей Кроллер-Мюллер). Он все более и более
овладевает мастерством в передаче характерного и экспрессивно-
выразительного. Так, в литографии «Отчаяние» (1882) он с беспощадной
правдивостью передает уродство тела увядшей женщины и вместе с тем с
глубоким сочувствием раскрывает ту глубокую и горькую безнадежность,
которой охвачен этот некрасивый, жалкий, страдающий человек.
Драматическую взволнованность, мучительную, почти болезненную чуткость к
страданию Ван-Гог передает и в произведениях, посвященных миру природы,
неодушевленным предметам (рисунок «Дерево», 1882, Оттерло, музей Кроллер-
Мюл-лер, и «Зимний сад», 1884, Ларен, собрание Ван-Гог). В них Ван-Гогу
удалось осуществить свое стремление «вложить в пейзаж то же чувство, что и
в человеческую фигуру... f)vo — особая способность растения конвульсивно и
страстно цепляться за землю; и все же оно оказывается вырванным из нее
бурею» (из письма к брату). Такое «очеловечение», острая драматизация мира
вещей и природы — одна из самых характерных черт творчества Ван-Гога.
К 1886 г. полностью выявляется общая направленность творческих исканий
Ван-Гога. Переезд художника во Францию окончательно определяет его
художественное развитие. Знакомство с импрессионистами, сияние света
солнечного юга (Ван-Гог в 1888 г. переезжает из Парижа в Арль) помогают ему
освободиться от остатков черноты колорита и выявляют то острое чувство
цветовых контрастов, ту эмоциональную гибкую выразительность мазка, которые
уже формировались в творческой манере Ван-Гога.
В течение последних четырех лет своей жизни одержимо работающий Ван-Гог
создает огромную серию картин, которая определила его место в истории
европейского искусства новейшего времени. Правда, приступы душевной
болезни, подчас лихорадочная торопливость работы сказываются в
неравноценности его произведений. Но наиболее значительные из них наряду с
живописью Сезанна оказали огромнейшее воздействие на все дальнейшее
развитие западноевропейской живописи.
Для французского периода в творчестве художника характерно при
безусловном использовании опыта импрессионистов принципиально иное по
сравнению с ними понимание задач искусства. Так, в его картине «Дорога в
Овере после дождя» (1890; ГМИИ) (илл. между стр. 88 и 89} поражает не
только тонкая, точная передача умытой свежестью природы, освещенной солнцем
и еще сверкающей влагой от только что прошедшего дождя, но и острое чувство
ее ритмической жизни: бегут ряды садовых гряд, кучерявятся деревья, вьются
клубы дыма бегущего поезда, сияют и играют блики солнца на влажной траве —
все это сливается в целостную полную жизни картину по-летнему радостного
мира.
Поиски новой реалистической выразительности ярко проявляются и в его
«Лодках в Сент-Мари» (1888; частное собрание) . Звучная напряженность цвета
эстетически подчеркнуто и лаконически-обобщенно передает характер природы и
освещения средиземноморского юга. Острый ритм перечеркивающих друг друга
мачт и рей, стремительно изогнутые силуэты вытащенных на берег лодок как бы
сохраняют в себе ощущение легкого бега по волнам.
Вместе с тем Ван-Гог создает и произведения, в которых начало
субъективной экспрессии, принцип самовыражения своего состояния получают
примат над задачей отражения и оценки мира. Такой отход в известной мере
чувствуется в его «Красных виноградниках в Арле». В выразительно красивой
по своему цветовому строю картине заложено противоречие между идиллическим
мотивом (закат в безоблачном небе, неторопливый и спокойный сбор урожая в
уже охваченном увяданием винограднике) и драматическим настроением образа.
Так, беспокойные мазки превращают виноградник в глухо горящий поток
пламени,
голубые ветви деревьев пронизаны беспокойным порывом, аккорд болезненно-
оранжевых тонов неба и тяжелого, голубовато-белого диска солнца создают
ощущение смутной тревоги и смятенности.
Визионерский характер присущ и таким пейзажам, как «Звездная ночь. Сен-
Реми» (1889; Нью-Йорк, Музей современного искусства). Черно-синий пламень
верхушки кипариса на переднем плане противопоставлен шпилю далекой
колокольни, притаившейся в синей мгле деревушки. Клубятся то золотистые, то
серебристо-голубые мерцающие световые спирали по небу. Все это превращает
картину мирной летней ночи в почти апокалиптическое видение.
Безусловно, что ощущение грозной враждебности отчужденного от человека
мира, его сумрачной опасной красоты эстетически выражали то положение, в
котором находится одинокий, страдающий «маленький человек», не связанный с
классом, познавшим законы развития истории. Поэтому и такие работы Ван-Гога
глубоко искренни, а их появление было исторически неизбежно. Но они вместе
с тем являлись художественным выражением духовного мира тех социальных
слоев, которые, страдая от уродств современной им действительности, не
видели реальных путей преодоления этих уродств и абсолютизировали свое
субъективное состояние, свое чувство трагического отчаяния. Именно эта
сторона в творчестве Ван-Гога и будет подхвачена экспрессионизмом и
аналогичными художественными течениями в искусстве 20 в.
Было бы неверно, однако, видеть только эту сторону в творчестве Ван-
Гога, большого и честного художника. Его «Дорога в Овере после дождя»,
поразительная своей психологической портретной правдивостью «Спальня
художника в Арле» (1888; Ларен, собрание Ван-Гог), «Стул и трубка»
(1888—1889; Лондон, галле-рея Тейт) (илл. 15} и многие другие работы
волнуют реалистической силой образа, правдивостью чувств. В некоторых
работах этого рода поражает не только правдивость его столь эмоционально
выразительного художественного языка, но и то ощущение несколько
возбужденной жизнерадостности, мажорности восприятия жизни природы, которая
показывает, что Ван-Гог был чуток и к красоте и гармонии жизни. Драматизм,
нервный надлом, столь характерный для многих работ Ван-Гога,—результат не
его болезненно предвзятой тяги к уродливому и отвратительному, к их
извращенному смакованию (как это было характерно для некоторых декадентских
мастеров культуры того времени), а плод его обостренной чувствительности к
тем уродствам и диссонансам, которые несла в себе социальная
действительность.
Чуткость к враждебному человеку началу, всегда таящемуся в жизни того
общества, где жил Ван-Гог, и скрытому под оболочкой обыденной
повседневности, нашла свое выражение в его «Ночном кафе в А-рле» . Тоска и
безнадежность одиночества охваченной щемящим отчаянием человеческой души
переданы в тускло-ярком мертвенном освещении полупустого кафе; они переданы
в унылых фигурах редких таос-етателеи, как бы оглушенных вином и своей
отчужденностью от мира. Это душевное состояние выражено и в резких
диссонансах красок—зеленого сукна бильярда, розово-желтого пола, красных
стен, желтых кругов света вокруг горящих ламп—и особенно в одино-
кой, беспомощно-тоскливой, напоминающей фантоша фигурке застыло стоящего с
опущенными руками официанта.
«Я пытался. .. в этой атмосфере адской печи и бледно горящей серы
воплотить все могущество мрака и атмосферу войн. И все же все это я хотел
раскрыть под видимостью японской легкости и тартареновского благодушия» (из
письма к брату).
Эта же огромная внутренняя напряженность переживания раскрывается и в
его портретах и автопортретах. Так его «Автопортрет, посвященный Полю
Гогену» (1888; Кембридж, Музей искусств Гарвардского университета),
характерен тем чувством суровой и чуть скорбной сосредоточенности и скрытой
одержимости, которая дает нам возможность узнать в этом портрете именно
художника Ван-Гога с его неповторимым художественным видением мира. Таков и
его полный нервной энергии и настороженного напряжения «Автопортрет с
перевязанным ухом».
В картине «Женщина в кафе «Тамбурин» (1887; Ларен, собрание Ван-Гог) в
скорбно-усталом лице сидящей за столиком в пустом кафе женщины, в нервно-
беспокойной фактуре мазков как бы продолжается та тема опустошенной тоски и
одиночества, которая впервые прозвучала так ярко и определенно в «Абсенте»
Дега. Но здесь этот мотив выражен с меньшей сдержанностью, чем у Дега, с
большей страстной ожесточенностью.
В последние годы Ван-Гог был подвержен приступам тяжелого душевного
заболевания. У некоторых исследователей возникал соблазн приписать характер
искусства Ван-Гога его душевной болезни. Но это не так. Если искусство Ван-
Гога и было симптомом болезни, то смертельной болезни самого общества —
начавшегося неизлечимого кризиса буржуазного гуманизма.
Современником Сезанна, Ван-Гога и Гогена был Анри де Тулуз-Лотрек (1864—
1901). Его творчество также относят к постимпрессионизму.
Для творчества Тулуз-Лотрека в целом характерно своеобразное развитие и
видоизменение традиций искусства Дега и отчасти Э- Мане в сторону все
большего подчеркивания моментов экспрессии образа, доходящей почти до
гротеска нервной динамики формы. В листах художника пестрой чередой
стремительно проходят перед зрителем и безвестные мидинетки и известные
певицы ночных кафе; блестящие представители артистической и писательской
богемы Парижа и опустившиеся завсегдатаи притонов; проходят то одержимые
лихорадочно-судорожным весельем, то охваченные тоской одиночества.
Необычные, порой трагические события биографии, своеобразие обстановки,
в которой прошла жизнь художника, сыграли определенную роль в формировании
творческих склонностей Тулуз-Лотрека. Он был одним из тех художников
Франции конца 19 столетия, в творчестве которых тема социального и
душевного неустройства, пусть в очень традиционной и узкой тематически
сфере, нашла прямое выражение.
Тулуз-Лотрек происходил из древнего потомственного рода виконтов Южной
Франции. В детстве он сломал обе ноги и навсегда остался калекой.
Физическое безобразие сделало его парией в глазах респектабельной
аристократии.
Моделями для первых живописных полотен художника служат чаще всего его
близкие и родственники. Портреты «Графиня Тулуэ-Лотрек за завтраком в Маль-
роме» (1883), «Графиня Адель де Тулуз-Лотрек» (1887; оба—Альби, музей Тулуз-
Лотрека) отмечены влиянием импрессионистической техники, но стремление к
максимальной индивидуализации характеристик, особая, порой беспощадная,
порой интимно-грустная зоркость наблюдения говорят о принципиально ином
понимании образа человека. Таковы «Молодая женщина, сидящая за столом»
(1889; Ларен, собрание Ван-Гог), «Прачка» (1889; Париж, собрание Дортю) и
другие работы.
Дальнейшая эволюция искусства Тулуз-Лотрска отмечена продолжением
поисков психологической выразительности, развивающихся параллельно с
интересом к передаче конкретно-неповторимого облика изображаемых
персонажей. Полотно «В кафе» (1891; Бостон, Музей изящных искусств) близко
по содержанию известной, уже упоминавшейся выше работе Дега «Абсент». Но в
интерпретации Тулуз-Лотрека изображение двух опустившихся пьяниц, тупо
застывших за грязным столом, приобретает еще более драматическую окраску.
Позиция Тулуэ-Лотрека—это ироническая позиция сатирика, который
постоянно пользуется методом гротескового преувеличения. Подобная черта
отчетливо проявилась в таких картинах, как,«Ла Гулю, входящая в Мулен-Руж»
(1892; Париж, собрание Бернхейм де Виллер) (илл. 3), «Танец в Муден-Руж»
(1890; Филадельфия, частное собрание). Стремление к передаче яркого
своеобразия движений, жестов, поз особенно наглядно прослеживается в
изображении танцующей в глубине зала пары. Гротесковый силуэт мужчины,
выделывающего гибкими ногами необычные антраша, и резкие движения его
рыжеволосой партнерши в красных чулках создают острый и лаконический образ,
в котором есть черты, сближающие его с выразительностью плаката.
Роль рисунка в искусстве мастера чрезвычайно велика. Острота,
выразительность, богатство и разнообразие графического почерка Тулуз-
Лотрека делают его выдающимся рисовальщиком 19 в. Графика составляет
значительную часть его творческого наследия (многочисленные эстампы,
пастели, литографии, рисунки) (илл. ij. Особое место занимают знаменитые
афиши. Именно в эти годы складывается специфика плаката как особой формы
искусства. Плакат в современном смысле Этого слова и зародился в искусстве
Тулуз-Лотрека и отчасти Стейнлена.
Одной из лучших в истории афиш по праву считается его цветная литография
«Divan japonais» (1892), рекламирующая маленькое кафе-концерт Неожиданно
вынесенный на первый план острый силуэт дамы в модном узком платье и
причудливой шляпе, нервно-извилистая линия, очерчивающая контур мужчины,
сидящего позади, составляют композиционный стержень листа. Фигура главной
героини, поющей на сцене, намеренно отнесена вглубь таким образом, что
видны только ее платье и затянутые в длинные темные перчатки руки, а голова
срезается рамой листа. В результате смотрящий на афишу как бы сам попадает
в атмосферу зрительного зала, на подмостках которого выступает певица Иветт
Гильбер.
К образу Иветт Гильбер Лотрек обращался много раз. В 1894 г. он сделал
целый альбом литографий, где запечатлел характерные движения и тончайшие
оттенки настроений, мимики лица звезды Монмартра. Один из подготовительных
вариантов портрета Иветт Гильбер, выполненный в том же году многоцветной
масляной эссенцией, хранится в Музее изобразительных искусств имени А. С.
Пушкина.
В некоторых портретах 1890-х гг. наряду со склонностью к
острогротесковой, порой карикатурной передаче образа человека можно
проследить и иные тенденции. В портрете доктора Габриэля Тапье де Салейрана
фигура медленно бредущего элегантного мужчины, позади которого копошатся
странные люди с лицами, напоминающими кошмарные маски, становится почти
символом безнадежного отчаяния и одиночества. Эта-же тема прослеживается в
картине «Жанна Авриль, выходящая из Мулен-Руж». Нота печального лиризма
звучит в одинокой усталой фигуре женщины, в ее потухшем грустном лице.
Творчество Тулуз-Лотрека сыграло большую роль в развитии французской
графики конца прошлого века. Дальнейшие поиски выразительности графической
техники, понятой несколько более самодовлеюще формально, продолжает Феликс
Валлотон (1865—1925). Швейцарец по происхождению, Валлотон большую часть
жизни провел в Париже, и обычно его рассматривают как представителя
французской школы. Валлотон много работал и как живописец. Интерес к
отвлеченно-холодной объемности в трактовке человеческих фигур делает его
одним из первых представителей неоклассицистического варианта модерна в
живописи. Однако наиболее значительным вкладом в историю искусства была
графика Валлотона. Именно Этому художнику принадлежит приоритет в
разработке новых возможностей мало практиковавшейся в то время ксилографии.
Иллюстрируя «Книгу масок» (1895) Реми де Гурмона, Валлотон создает ряд
портретов известных литераторов того времени. Не отказываясь от
индивидуализации портретных образов, он достигает значительной обобщенности
в характеристики своих моделей. Особенно интересен портрет Ф. М.
Достоевского (гравюра на дереве), трагическая сложность натуры которого
была угадана автором. Белое пятно лица с напряженно-пытливым взглядом
внимательных глаз четко выделяется на гладком черном фоне. Резко
процарапанные линии упрощенно обозначают формы носа, бровей, очертания
волос и морщин.
Интересна своей динамикой ксилография «Демонстрация» (1893). Валлотон
показывает сцену разгона демонстрации в резком ракурсе сверху вниз, как бы
увиденной из окна верхнего этажа. Беспокойное мелькание черных фигурок
воспринимается мастером как бы с позиции артистически точного постороннего
наблюдателя.
Особое место в развитии французской графики конца 19—начала 20 в.
занимает творчество Теофиля Стейнлена (1859—1923). Стейнлен продолжает в
новых условиях традиции демократической боевой журнальной графики Франции.
Художник не чужд и открытий таких мастеров 1860—1870-х гг., как Э- Мане, Э-
Дега, создавших полный выразительной динамики язык, остро и точно
передающий характерные мгновенья в вечно подвижной жизни большого города.
Однако Стейнлена отличает не столько блеск артистизма в решении того или
иного мотива, сколько социально-этическая нацеленность образного решения.
Как точный и острый наблюдатель социального быта Парижа, он стоит ближе
к традиции Дега, чем Э- Мане или К. Монс, не достигая, однако,
художественной выпуклости и лаконической точности своего старшего
современника. Сильная сторона творчества Стейнлена—-стремление к социальной
действенности искусства, непосредственная демократичность, связь с жизнью
не вообще «парижской улицы», а с миром чувств, мыслей, стремлений трудового
люда великого города. В этом смысле он скорее наследник Шарле и Домье,
представитель демократической, социально заостренной линии во французской
реалистической культуре.
Обращаясь не только к изображению трудящихся, рабочего класса, но
стремясь выразить его чувства и идеалы, Стейнлен близок к переходу от
буржуазно-демократического реализма к реализму, связанному с идеалами
демократии социалистической. Правда, эти идеалы для Стейнлена выступают еще
в смутно-неопределенной форме, и в этом отношении художник разделяет силу и
слабость стихийно социалистической направленности взглядов и чувств рабочей
массы Франции тех лет.
Многие, особенно ранние работы Стейнлена (1880—1890-х гг.) представляют
собой иллюстрации к популярным песенкам парижских предместий, публикуемым в
отдельных сборниках или на страницах демократических журналов. Эго полные
движения, подчас лукавые, подчас печальные, а подчас и сентиментально-
чувствительные в духе «жестокого романса» как бы подсмотренные на улице
сцены: «Зима», «Молодые работницы»—задорные пересмешницы, идущие после
работы па свидание; «Старый бродяга» —несколько сентиментальная композиция,
изображающая одинокого старика, делящего свою скудную трапезу с
единственным другом—мохнатым, худым псом.
Особое место в творчестве мастера занимают его полные гуманизма и
печального юмора сделанные в 1901 г. иллюстрации к «Кренкебилю» А. Франса,
столь высоко оцененные самим автором рассказа.
Социальная, антиимпериалистическая направленность особенно ясно звучит в
иллюстрации Стейнлена к песенке, повествующей о тяжелой доле солдата,
направленного служить в колониальные войска. Антимилитаризм и
антиколониализм—характерная черта работ Стейнлена-журналиста, постоянного
сотрудника таких левых газет, как «Ассиет о бёр», «Шамбар сосиалист» и др.
Таковы, например, рисунки, бичующие «цивилизаторскую» деятельность
французских и бельгийских колонизаторов в Конго.
Большое значение имеют литографии Стейнлена, посвященные борьбе рабочего
класса Франции. Его «забастовка» (1898) без внешнего пафоса, выразительно
передает грозное спокойствие забастовщиков, собравшихся у охраняемых
солдатами ворот фабрики. Остро и скупо намечена галлерея характеров этих
рабочих, рослых жителей севера Франции с их лицами, полными сурового ума и
упрямой простонародной энергии. Точно противопоставлен им столь типичный
облик одетых в солдатскую форму приземистых «черномазых» крестьянских
парней, пригнанных с сельского юга Франции сюда, в чужую им страну шахт и
заводов с незнакомыми и непонятными людьми.
Его цветная литография «Преступление в Па-де-Кале» (1893) своей
лаконичной социальной силой и драматизмом предвещает будущие революционные
плакаты 20 в. Пафос «Преступления в Па-де-Кале» —пафос горечи и гнева. Эта
журнальная иллюстрация-плакат посвящена реальному факту: восемьсот семей
бастующих шахтеров были выгнаны жандармами на холод из принадлежащих
компании халуп. Образ скорбно-гневного могучего шахтера с ребенком на
плече, идущего во главе подавленной горем семьи и грозно сжимающего рукой
шахтерскую кирку, вырастает в символ несгибаемой воли, непримиримого
революционного гнева рабочего класса Франции.
Искусство Стейнлена сложилось в течение второй половины 1880-х и в 1890-
е гг. и тесно связано с пробуждением рабочего класса и вообще
демократических сил Франции после периода господства реакции, наступившего
вслед за подавлением Парижской коммуны 1871 г. Стейнден продолжал работать
в своей манере над привычным кругом тем и в 20 в. И хотя он откликнулся на
события первой мировой войны интересной серией «Беженцы» (1916),
противостоящей своим гуманизмом шовинистической пропаганде тех лет, он
остается в истории французской культуры как мастер, связанный в первую
очередь с демократической и социалистической тенденциями во французском
искусстве 1880-х—начала 1900-х гг.
В целом в эти годы во Франции в творчестве ее крупнейших мастеров были
поставлены проблемы перехода к новым формам реализма, к преодолению
распыленной формы и ускользающей мгновенности восприятия импрессионистов.
Однако в условиях нарастания первых признаков общего кризиса культуры
капитализма, вступившего в завершающую фазу своего развития, решить
проблему перехода искусства на более высокую ступень было невозможно,
оставаясь в пределах мировоззрения и эстетических представлений старого
общества. Отсюда двойственность и противоречивость исканий таких больших
мастеров, как Сезанн и Ван-Гог. Эта противоречивость и сделала возможной
одностороннюю интерпретацию их наследия формалистическим искусством 20 в.
Страницы: 1, 2, 3
|