Возвышение Хубилая 
прочем, даже принимая во внимание свойственную китайским текстам страсть к преувеличению, нельзя не увидеть, что Лю, несомненно, оказал большое влияние на политику Хубилая в ранний период его государственной деятельности. Великий хан, должно быть, был восхищен многочисленными дарованиями Лю, который был, прекрасным каллиграфом и художником, сносным поэтом и замечательным математиком и астрономом. Действительно, в сотрудничестве с несколькими другими китайскими учеными он разработал для монголов новый, более точный календарь. Этот календарь, Шоуши ли, был обнародован после смерти Лю и высоко ценился за свою исключительную точность. Лю был также весьма сведущ в учениях и обрядах даосизма, буддизма и конфуцианства. Эти знания очень пригодились ему, когда он принимал участие в диспуте между буддистами и даосами, устроенном при ханском дворе в 1258 г., а затем когда он перерабатывал музыку и ритуальные церемонии для своих монгольских покровителей. Вполне понятно, почему Хубилай включил в круг советников этого человека, своей всесторонностью вызывающего ассоциации с гениями эпохи Возрождения.Внимание Хубилая к Лю впервые еще в 1242 г. привлек буддийский монах Хайюнь, о котором мы говорили раньше. Лю был на год младше монгольского хана, и, видимо, с самого начала между ними установилось полное взаимопонимание. К своим 26 годам Лю уже успел послужить чиновником в правительстве, изучить математику и астрономию, даосские обряды и магию и вступить в монахи буддийского ордена чань. Его опыт и практический склад ума, а также политическая хватка не могли остаться незамеченными Хубилаем, а сочетание высоких моральных устоев и умения дать конкретный практический совет окончательно его подкупило.Лю постарался проявить все свои дарования в записке, представленной на рассмотрение Хубилая. |19| По освященному традицией конфуцианскому обычаю он начал с легендарных китайских императоров доисторической эпохи. Эти отсылки к героям древности входили в число риторических средств, призванных убедить китайского правителя в эффективности мер, предлагаемых автором. Лю утверждал, что правитель, если он желает установить в своей стране нечто вроде золотого века, должен следовать советам, которые он изложит и которые представляли собой ряд конкретных рекомендаций. Через все сочинение красной нитью проходила привычная тема воспитания и защиты ученых чиновников, которые объявлялись национальным достоянием. Лю призывал Хубилая полагаться при осуществлении его программы именно на них. Он предлагал построить во всех владениях хана школы, чтобы готовить молодых людей к экзаменам на гражданский чин. Лю не только настаивал на возвращении к традиционным китайским экзаменам, одновременно он стремился возродить древние китайские ритуалы и музыкальные церемонии. Кроме того, он предлагал ввести фиксированные налоги и судебную систему, которые сняли бы излишнее бремя с китайских подданных. Как типичный китайский ученый, в заключение Лю призывал Хубилая поручить ученым написать историю свергнутой чжурчжэнской династии Цзинь.В сущности, Хубилай одобрил почти все предложения Лю, за двумя исключениями. Он воспротивился возрождению экзаменационной системы, поскольку такой шаг означал бы привлечение к делам управления исключительно китайских или по крайней мере китаеязычных чиновников и советников. Хубилай же стремился сохранить гибкость в этом вопросе и вовсе не собирался ставить себя в зависимость от китайцев. Также он отложил на неопределенный срок составление истории предшествующей династии. В конце концов, Хубилай еще не был ни правителем монгольских владений, ни императором Китая и не мог отдать приказ о написании династической истории. Повеление написать такой ученый труд могло исходить только от Мункэ. Лю, конечно, понимал, что Хубилай не властен последовать этому его совету, так что довольно сложно представить, какими соображениями он руководствовался. Может быть, он полагал, что младший брат окажет влияние на Мункэ? Или же предвидел, что Хубилай станет великим ханом?После похода на Дали, в котором Лю сопровождал Хубилая, он сосредоточился на разработке долгосрочных стратегических планов. Согласно китайским источникам, Лю вместе с Яо Шу сумел предотвратить избиение жителей Дали и разорение страны. Я уже высказывал сомнения в достоверности такой точки зрения. В любом случае, теперь Хубилай и его советники на протяжении нескольких лет могли отдохнуть от войн и посвятить это время воплощению широкомасштабного проекта, свидетельствующего об укреплении связей Хубилая с его подданными-китайцами и растущей заботы о благосостоянии оседлого населения: возведению столицы в новых владениях. Некоторые китайские писатели приписывают Лю заслугу этого замысла, но другие не упоминают его имени в связи с этим решением. Не следует сбрасывать со счетов и самого Хубилая. По-видимому, его вовсе не требовалось убеждать в важности и символической значимости этого проекта. Вероятно, идея принадлежала им обоим.Для строительства столицы они выбрали местность к северу от реки Луаньхэ в 36 км к западу от города До-лон-Нур, построенного при династии Цин примерно в 125 км от Пекина на границе китайских сельскохозяйственных земель и монгольских пастбищ. Монголы-традиционалисты не могли упрекнуть Хубилая в отречении от наследия предков и окитаивании, так как несколько монгольских князей уже строили города в степи. Тем не менее, Хубилай дал понять своим китайским подданным, что времена меняются, приказав, чтобы Лю Бинчжун выбрал место для города на основании принципов "воды и ветра", традиционной китайской геомантии. Не вполне ясно, планировал ли Хубилай сделать из нового города столицу или рассматривал его в качестве летней резиденции.Сначала он назвал его Кайпин, но в 1263 г. переименовал в Шанду, по контрасту с Чжунду, тогдашним наименованием Пекина.Еще одним признаком перемен для оседлых подданных монгольского хана было то, что Хубилай строил Кайпин по образу и подобию древних китайских столиц. Если не брать в расчет обширные 'охотничьи угодья, дань монгольской традиции, планировка города отражает китайское влияние. Город был разделен на три части. Внешний город представлял собой квадрат, обнесенный земляным валом от 12 до 18 футов в высоту. Каждая сторона имела 4500 футов в длину, а войти в эту часть города можно было через шесть ворот: по двое ворот на западной и восточной сторонах, и одни ворота на южной и северной. Со всех четырех сторон земляные стены охраняли сторожевые башни. Именно здесь обитала большая часть жителей, селившихся в мазанках или хижинах. Численность населения оценивается примерно в 200000 человек. Впрочем, представляется невероятным, чтобы в этой местности могло проживать столько жителей, и гораздо правдоподобнее выглядит цифра в 100000 человек, то есть ровно в два раза меньше. Во внешнем городе также находилось несколько буддийских храмов, размещенных в соответствии с китайской традицией. Храм Хуаянь располагался в северо-восточной части города, а храм Цяньюань - в северо-западной. Древняя китайская гадательная книга. И Цзин требовала размещать разные здания в строго определенных местах, и расположение обоих храмов вписывалось в эту модель. Это также говорит о китайском влиянии. Вероятно, были и другие буддийские храмы, как и даосские святилища, и мусульманские мечети, но их точное месторасположение не известно.Вторая часть Кайпина представляла собой Внутренний Город, в котором находились резиденции Хубилая и членов его свиты. Подобно Внешнему Городу, в основу его планировки был положен квадрат, хотя в действительности стороны его были неравны. С востока на запад его протяженность составляла 1836 футов, а с севера на юг - 2016 футов. Весь Внутренний Город был обнесен кирпичной стеной от 10 до 16 футов в высоту, а с каждой стороны было сооружено по четыре сторожевых башни. Английский путешественник С.У. Бушелл, посетивший это место в 1872 г., и японские археологи, проводившие здесь раскопки в 1930-х гг., нашли только высокую земляную платформу у северной стены. Исследователям не удалось больше идентифицировать ни одного здания, а "в траве остались только камни, использовавшиеся для укрепления почвы перед возведением построек, теперь единственные свидетели славы минувших веков". |29] На этой земляной платформе высился Императорский дворец, по-китайски называвшийся Дааньгэ, имевший около 500 футов в длину с запада на восток и 50 футов с севера на юг. Платформа, укрепленная с разных сторон деревянными балками, была необходима, так как здание строилось на болотистом месте. Под платформой "в подземных резервуарах накапливалась вода, которая со временем выступала на поверхность на лугах в некотором отдалении от дворца, образуя множество ручьев", придававших особую живописность ландшафту. Скорее всего, именно на этой платформе стоял великолепный мраморный дворец, так поразивший воображение Марко Поло, который увидел его в городе "Кианду". "Во дворце, - писал он, - все залы, помещения и переходы покрыты позолотой и прекрасными картинами, изображающими зверей, птиц, деревья, цветы и многое другое и нарисованными с таким искусством, что на них нельзя смотреть без восторга и удивления".Главной особенностью, в которой Кайпин отклонялся от типичной планировки китайской столицы, были охотничьи угодья, третья часть города, хотя некоторые китайские династии и разбивали небольшие парки для охоты. В этих угодьях, расположенных к западу и к северу от Внешнего Города, были и луга, и леса, и реки. Парк был также окружен земляной стеной и рвом, а войти в него можно было через четыре пары ворот с разных сторон. От этого прекрасного искусственного парка до наших дней не сохранилось практически ничего. Леса, реки и здания - всё исчезло. Мы располагаем ярким описанием чудесных лугов и возведенных здесь построек только благодаря Марко Поло. По его словам, ландшафт был испещрен ручьями и фонтанами. Для развлечения Хубилая здесь содержались разные виды прирученных животных, главным образом олени. Еще одной охотничьей забавой, которой он предавался на этих просторах, была соколиная охота. В центре парка стоял дворец из бамбука. Бамбуковые столбы были покрыты лаком и позолотой, а потолок украшали картины со зверями и птицами. Каждая трость "была прибита гвоздями для защиты от ветра, и они так хорошо умеют скреплять и соединять эти тростинки, что они защищают дом от дождя, а вода стекает вниз по стенам". В парке паслись особые породы белых кобыл и коров, чье молоко "не смеет пить никто в мире, кроме великого хана и его потомков". Итак, "в стране Ксанад", как Кольридж называл Шанду, действительно "благословенный Дворец построил Кубла Хан". Оба они указывали на то, что Хубилай, проявив враждебность, тем самым просто подтвердит наветы, с помощью которых его пытались очернить советники Мункэ. По их мнению, гораздо разумнее было бы сгладить впечатление, произведенное при дворе Мункэ обвинениями против Хубилая. Последовав этому совету, Хубилай отправил к Мункэ защищать свои интересы китайца Тань Чэна и монгола Кэкэ. Число даосских сект, которых, по одному свидетельству, насчитывалось 81, неуклонно увеличивалось и включало в свои ряды как аскетический орден Цюаньчжэнь, так и более светскую секту Чжэнъи, которая поощряла предсказания судьбы, астрологию и магию. Некоторые из них не таясь стремились к мирским благам и политической власти, тем самым вступая на путь, который неминуемо должен был привести к столкновению с буддистами. По-видимому, при монголах даосы были более склонны к бунтам, чем буддисты, но это впечатление может быть обманчиво, поскольку оно основывается на тенденциозном освещении буддийских источников, на которые мы вынуждены опираться.Споры и враждебность обострились со вступлением на арену нового участника - тибетского буддизма. При Мункэ в Северном Китае стало появляться все больше тибетских буддистов. В 1252 г. монгольские войска по приказу великого хана вторглись в Тибет и в конечном итоге покорили эту страну. Тибетские ламы издавна принимали активное участие в политической жизни, прибегая к защите и помощи властей в спорах с представителями местной традиционной религии бон. Одержав верх над шаманами, ламы часто брали в свои руки светское управление в пределах своей юрисдикции. Чтобы укрепить свою власть, они ввели в свой извод буддизма некоторые элементы бона, в том числе и магию. Хотя идеология тантрического буддизма, который исповедовали ламы, была сложна для неподготовленных, простой народ привлекали мистические, магические и астрологические аспекты. Воображение монголов ламы особенно сти, так как монголы вообще отдавали предпочтение религиям, способным принести осязаемую пользу или обладающим особыми сверхъестественными силами. Опыт тибетских лам, поднаторевших в политических делах и хорошо сознававших роль политики в религиозных спорах, весьма пригодился их союзникам - китайским буддистам.Таково было положение дел" при монголах. Как буддисты, так и даосы стремились к господству и были готовы призвать на помощь светскую власть. Как буддисты, так и даосы возмущались любыми милостями, оказанными правительством их противникам. Как буддисты, так и даосы искали покровительства при дворе великого хана и стремились снискать расположение монгольской правящей элиты. Поскольку их светские амбиции лежали в одной плоскости, столкновение было неизбежным.Даосы начали наступление, приняв теорию хуаху, которая была подробно разработана Ван Фу в книге "Хуаху цзин", написанной в IV в. По этой теории, даосский мудрец Дао Цзы умер не в Китае, а в Западных Областях, под которыми подразумевалась Индия. В одной из своих 81 реинкарнаций он явился людям под именем Будды и проповедовал буддийское учение. Он отправился в Индию, где стал обращать в свою веру местное население. В сущности, буддийские сутры происходят из даосских произведений. Из теории хуаху вытекало, что буддизм - упрощенная и искаженная форма даосизма, созданная Дао Цзы для привлечения необразованных западных варваров, а даосизм во всех отношениях выше и значительней буддизма. Естественно, буддисты восприняли это как оскорбление.Даосы пустили в ход и второе оружие - также сфабрикованное сочинение, известное под названием "Башии хуату". В отличие от "Хуаху цзин", "Башии хуату" состояла не из нападок на буддизм, а из изображений восьмидесяти одной реинкарнации Лао Цзы. На одной иллюстрации он изображен Буддой. Это служило еще одним указанием на то, что священный основатель индийской религии играет второстепенную роль по отношению к китайскому мудрецу. Разгневанные подобным пренебрежением, буддисты вскоре нашли способ отомстить обидчикам.Они ответили на оскорбительные, даже неприличные выпады, заключавшиеся в теории хуа-ху, созданием своей собственной версии отношений между Лао Цзы и Буддой. Они утверждали, что Будда родился в 1029 г. до н.э. и покинул этот мир в 950 г. до н.э. Таким образом, он достиг нирваны по меньшей мере за три столетия до рождения Лао Цзы и потому во всех отношениях стоит выше китайского святого. Однако некоторые тексты заходили еще дальше, изображая Лао Цзы и даже Конфуция учениками Будды, даже приводя отрывки из "Хуаху цзин". По словам буддистов, в этой книге Лао Цзы сам поставил себя ниже Будды, назвавшись Махакашьяпой, главой учеников после смерти Будды и составителем первого буддийского канона. Пользуясь покровительством монгольских ханов, они стремились устрашить буддистов, распространяя множество списков "Хуаху цзин" и "Башии хуату". Буддийские источники, на которые мы вынуждены опираться при освещении этих событий, также содержат жалобы на то, что даосы портили и уничтожали буддийские картины и статуи, захватывали буддийские храмы и монастыри и присваивали земли, прежде обрабатывавшиеся монахами-буддистами. Столь агрессивное поведение не должно было оставаться без отпора, если буддисты хотели отвести от себя угрозу. В буддийских сочинениях излагается история борьбы с даосами, включая бурные диспуты, проводившиеся в 1250-х гг. и спорадически возобновлявшиеся до 1281, который был первым богом среди идолов; и я чту и воздаю уважение всем четырем, то есть тому, кто величайший на небе и самый истинный, и его я молю о помощи.Он обошел молчанием, вероятно, осознанно, пятого пророка, Лао Цзы, и основанную им религию, даосизм. Со времени своего первого знакомства с буддизмом он. в полной мере оценил его достоинства. На него произвела большое впечатление личность Хайюня, первого выдающегося чань-буддийского монаха, с которым свела его судьба. В одной из бесед с ним Хубилай спросил: "Какая из трех религий самая почтенная, самая справедливая и самая высшая?" Хайюнь отвечал:Из всех мудрецов только буддийские монахи не прибегают к обману. Поэтому с древности буддизм всегда считался выше прочих. Поэтому, согласно указам предков-императоров, императрица-мать провозгласила, что буддийские монахи должны стоять впереди всех и что даос не должен стоять перед монахом|541.Подобными объяснениями Хайюнь пытался настроить Хубилая против даосов. Чаньский монах также познакомил Хубилая с Лю Бинчжуном, ставшим влиятельным советником и использовавшим свое положение на благо буддистам.
Страницы: 1, 2, 3
|
|
