С высоты престола

Я распорядилась установить на эту неделю маленькую походную церковь рядом с зеленым кабинетом, дабы не ходить дважды в день к Игнатьевым46. В ней так приятно и уютно, так спокойно и хорошо.

Я пригласила доброго старого священника из Софийского собора. Одухотворенная службой, я успокоилась. Ничто не отвлекает меня, и это как раз то, чего только и можно желать для совершения молитв.

К несчастью, погода снова изменилась. Еще вчера был настоящий весенний день, а сегодня холодно, 10 градусов. А я надеялась, что зима уже закончилась.

Надеюсь, что вы все здоровы. Нежно вас всех обнимаю, мои милые. Храни тебя Господь. Желаю тебе всего хорошего, мой дорогой Ники.

Горячо тебя любящая

твоя старая Мама.

Baby Ольга тебя тоже целует.

Из дневника императрицы Марии Федоровны. 1917 год

Приведенные ниже записи императрицы за 1917 г. (ГАРФ. Ф. 642. Оп.1. Д.42; начат 1 января, окончен 24 апреля) отражают ее реакцию на происходившие в стране события.

28 февраля/13 марта. Абсолютно никаких сообщений из Петербурга. Очень неприятно. Игнатьевы прибыли к завтраку, он тоже ничего не слышал. Дума закрыта, почему? Говорят, что в такой момент это ужасная ошибка! Нужно быть действительно сумасшедшими, чтобы взять на себя подобную ответственность <…> (Л.29 об.).

В связи с беспорядками и ширившимся забастовочным движением в Петрограде, Николай II распустил Думу и приказал военному командованию «немедленно навести порядок». 27 февраля войска стали открыто бунтовать, начался захват правительственных зданий. С 27 февраля в столице установилась фактически двойная власть - Временный комитет Государственной Думы во главе с М.В. Родзянко и Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с Н.С. Чхеидзе и А.Ф. Керенским.

1/14 марта. Написала Аликс. Из Петербурга ничего. Положение ужасное! Видела Фогеля, который рассказал, что знал. Стычки и столкновения. Волнения на улицах. Все это после закрытия Думы, мы можем благодарить ее за глупость и властолюбие в отсутствие Ники. Непонятно, как можно брать на себя такую ответственность. Столкновения на улицах. Призванные военные отказываются стрелять в народ. Полиция же стреляет. Много убитых! Родзянко встал во главе нового правительства, как в Греции… Все прежние министры смещены и арестованы. Джозеф Бот пришел к обеду. Сандро пришел в 12 часов к мессе. Была у Ольги (Л.30 об.).

2/15 марта. Приняла Шипова и Оболенского с Бекером. 36 лет я была шефом Кавалергардов. Все так прискорбно теперь! Ничего не слышно из Петербурга. Все так скверно. Потом пришел Фиджи Лейхтенбергский, чтобы выразить сочувствие по поводу происходящего. Очень мило! Получила, наконец, телеграмму от Миши, который находится с Ксенией в Петербурге. Была у Baby.

Слышали, что в Кронштадте было восстание, убит дорогой адмирал Вирен. Это ужасно! А также убито много других, сколько - неизвестно. Сандро пришел к обеду. Говорят, что мой бедный Ники в Пскове. Сейчас могу думать и говорить только обо всем этом кошмаре. Получила телеграмму от Ксении, в которой говорится, что никто не знает, где Н[ики]. Страшно, что происходит. Господи, помоги нам! (Л.31).

3/16 марта. Совсем не могла спать, поднялась в начале 8-го. Сандро пришел в 91/4 и рассказал вещи, внушающие ужас - как будто Н[ики] отрекся в пользу М[иши]. Я в полном отчаянии! Подумать только, стоило ли жить, чтобы когда-нибудь пережить такой кошмар? Он <Сандро. - Ю.К.> предложил поехать к нему. И я сразу согласилась. Видела Свечина, а также моего Киру, который прибыл из Петербурга, где на улицах стреляют. Долгоруков также прибыл оттуда сегодня утром и рассказывал о своих впечатлениях. Бедняга Г. Штакельберг также убит в своей комнате. Какая жестокость!

Навестила Baby в надежде, что она тоже поедет с нами, но она еще не выздоровела. Я нахожусь от сего в полном отчаянии. Мы попрощались в 8 часов. Поехала с Граббе даже не на своем собственном поезде, который в настоящий момент находится в Петербурге. Граббе был в отчаянии и плакал (Л.31 об.).

Известие о том, что Николай II 2 марта 1917 г. подписал отречение от престола, по словам великой княгини Ольги Александровны, «поразило нас как гром среди ясного неба… Мы все были парализованы. Моя мать была вне себя, и я всю ночь провела у нее. На следующий день она поехала в Могилев, а я возвратилась к моей работе в госпитале»48.

3 марта императрица в сопровождении зятя, великого князя Александра Михайловича, генерал-майора свиты князя С.А. Долгорукова и фрейлины Зинаиды Менгден прибыла в Могилев. Было очень холодно. Как вспоминала Менгден, они увидели царя, стоявшего в одиночестве на перроне, далеко от большой свиты. Он был спокоен и полон достоинства, но выглядел смертельно бледным. «Мой фотоаппарат, - писала Менгден, - лежал в столе в купе, и я намеревалась запечатлеть момент встречи. Однако в ту секунду я вдруг почувствовала, что не в состоянии это сделать - я не могла фотографировать царя в его несчастье.

Поезд императрицы остановился. Два казака и два офицера стали у дверей вагона Марии Федоровны. Она спустилась вниз и пошла навстречу своему сыну, который медленно приближался к ней. Они обнялись. Окружающие приветствовали их, склонив головы. Воцарилась глубокая тишина. Затем мать и сын вошли в небольшой деревянный сарай, служивший, по-видимому, гаражом. <…> Когда после некоторого промежутка времени императрица-мать и царь вышли наружу, их лица были спокойны и ничто в их облике не выражало той глубокой боли, которую они испытывали».

4/17 марта. Спала плохо, хотя постель была удобная. Слишком много тяжелого. В 12 часов прибыли в Ставку, в Могилев в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции, мы отправились вместе в его дом, где был накрыт обед вместе со всеми. Там также были Фредерикс, Сер[гей] М[ихайлович], Сандро, который приехал со мной, Граббе, Кира, Долгоруков, Воейков, Н. Лейхтенбергский и доктор Федоров. После обеда бедный Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Он открыл мне свое кровоточащее сердце, мы оба плакали. Сначала пришла телеграмма от Родзянко, в которой говорилось, что он должен взять ситуацию с Думой в свои руки, чтобы поддержать порядок и остановить революцию; затем - чтобы спасти страну - предложил образовать новое правительство и… отречься от престола в пользу своего сына (невероятно!). Но Ники, естественно, не мог расстаться со своим сыном и передал трон Мише! Все генералы телеграфировали ему и советовали то же самое, и он наконец сдался и подписал манифест. Ники был невероятно спокоен и величествен в этом ужасно унизительном положении. Меня как будто ударили по голове, я ничего не могу понять! Возвратилась в 4 часа, разговаривали. Хорошо бы уехать в Крым. Настоящая подлость только ради захвата власти. Мы попрощались. Он настоящий рыцарь (Л.32).

5/18 марта. <…> Была в церкви, где встретилась с моим Ники, молилась сначала за Россию, затем за него, за меня, за всю семью. В 11 часов служба окончилась.

К завтраку приехал Александр и просил меня, чтобы Ники уехал. Я спросила - куда, за границу?! То же самое советовал Фредерикс. Ники сказал мне, что ему тоже советуют уехать как можно скорее, но он думает, что нужно дождаться ответа из Петербурга: безопасно ли там. Возможно, ответ придет завтра. Он был невероятно спокоен… (Л.32 об.).

6/19 марта. <…> позор перед союзниками. Мы не только не оказываем влияния на ход войны, но и все потеряли (Л.33).

7/20 марта. <…> написала письмо Аликс, получила, наконец, и от нее три старые телеграммы… Завтракала с Ники. Снег идет постоянно. Ники принял военных агентов, а я в 3 часа отправилась к себе. Все безнадежно плохо!

Приехал Александр, чтобы убедить Ники ехать сразу дальше. Легко сказать - со всеми больными детьми!

Все ужасно! Да поможет Бог! Ники приехал в середине дня с Лейхтенбергским. Я передала ему, что Александр и Вильямс советуют ему не задерживаться в Царском Селе. Прибыл Нилов и сказал, что Ники может завтра ехать… (Л.33 об.).

8/21 марта. <…> Один из самых горестных дней моей жизни, когда я рассталась с моим любимым Ники!

<…> Ники пришел после 12-ти проститься со Штабом и остальными. Завтракали у меня в поезде: Борис и мои. Был командир полка Георгиевских кавалеров. Замечательный человек, произвел на меня прекрасное впечатление. Ники прощался с ним и георгиевскими кавалерами. Сидели до 5 часов, пока он не ушел. Ужасное прощанье! Да поможет ему Бог! Смертельно устала от всего. Нилов не получил разрешения ехать с Ники. Все очень грустно! Большая часть свиты остается в Могилеве. С Ники поедут только: Лейхтенбергский, В. Долгоруков, Кира, проф. Федоров. (Л.34).

«На вокзале, - вспоминала графиня Менгден, - Царь сказал последние слова прощания и стал подниматься по ступенькам поезда, сопровождаемый флигель-адъютантом. Его флаг-капитан <К.Д. Нилов. - Ю.К.> хотел последовать за ним, но думские господа этому воспрепятствовали. Он поцеловал руку царя, сказав с горечью: «Мне не позволяют следовать за Вами»»52. Как пишет далее фрейлина - на противоположной стороне перрона у окна своего купе стояла Мария Федоровна, которая видела сына в последний раз.

9/22 марта. Пришел генерал Вильямс, я попросила его взять письмо для Аликс. Он - человек чести. Остается у Николаши, Алик пришел к завтраку. Когда я сегодня поднялась, у меня было страстное желание уехать отсюда прочь, из этого страшного места. Еще ничего не слышно от Ники. Говорят, бедный Бенкендорф тоже арестован. Настоящая анархия! Господи, помоги нам и защити моего несчастного Ники! Борис и Сергей пришли к чаю. Они все присягнули, нарушив клятву, новому правительству. Все ужасно! Поезд наконец прибыл в 5 ч[асов]. Алик пришел, чтобы попрощаться, после чего мы наконец-то покинули это ужасное, злополучное место (Л.34 об.).

Вечером 9 марта вдовствующая императрица и сопровождающие ее лица прибыли в Киев. Здесь все изменилось. На вокзале их никто не встречал - ни губернатор, ни казаки, раньше всегда стоявшие у дверей вагона. Поезд остановился у дверей царского павильона, как это бывало всегда, но теперь не было красной дорожки, которая всегда расстилалась у дверей вагона и вела в павильон. Она лежала свернутой, так что приехавшие вынуждены были перешагивать через нее, чтобы идти дальше. Царские короны с дверей вагона также были сняты. «Доехав до дворца, - пишет Зинаида Менгден, - мы увидели пустой флагшток. Царского штандарта не было. В вестибюле дворца стояли губернатор и дворецкий, а рядом несколько полицейских служащих. Я увидела, что они сменили свои блестящие пуговицы на униформе на обычные черные».

По возвращении в Киев, Мария Федоровна, по воспоминаниям Ольги Александровны, была неузнаваема. «Я никогда не видела мать в таком состоянии. Сначала она сидела молча, затем начинала ходить туда-сюда, и я видела, что она больше выведена из себя, нежели несчастна. Казалось, она не понимала, что случилось, но винила во всем Аlix». В письме от 13 марта 1917 г. из Киева сестре Ксении великая княгиня Ольга Алесандровна старается пересказать случившееся, хотя и признается, что «пережитое не поддается описанию». «Несчастная М[ама], - пишет она, - не может осознать всего; ее позиция в жизни состоит в том, чтобы жить понемногу, потихоньку. Мы постоянно обсуждаем ситуацию, сначала все приводит ее в состояние неистовства и ярости, потом она постепенно немного успокаивается, приходит в себя и смиряется со всем. Если бы только можно было не опасаться за судьбу Н[ики] и детей… Я бы не беспокоилась, будь они на английской территории, а ты? К нашему двоюродному брату я чувствую неприязнь. Все его письма напечатаны» (ГАРФ. Ф. 662. Оп.1. Д.212. Л.90-91 об. Пер. с англ.).

Отречение Николая II вызвало бурную реакцию у членов царской семьи. (Примечательно, что великий князь Кирилл Владимирович явился в Думу с красным бантом и выразил поддержку Временному правительству 1 марта 1917 г., то есть за день до отречения царя.) Великие князья Николай Михайлович и Павел Александрович дали интервью с резкой критикой царя. Они приветствовали февральскую революцию и высказывали свою поддержку новой власти. Даже великая княгиня Елизавета Федоровна прислала из Москвы телеграмму Временному правительству о своей лояльности.

Другой точки зрения держался великий князь Георгий Михайлович, брат великого князя Николая Михайловича. В письме великой княгине Ксении Александровне от 14 марта 1917 г. из Гатчины он писал:

Душка Ксения,

Тебе, вероятно, известно, что я прибыл в Петроград на Варшавский вокзал в ночь с 27 на 28 февраля. Я спокойно спал в своем вагоне, но вот меня разбудил Дубарев и говорит, что в городе идет стрельба и форменный бунт. Мой мотор за мной приехать не мог, а пришел только Батасов, который пробирался на вокзал более двух часов и сообщил о том, что там происходит, тогда я попросил увезти меня с моими вещами в Гатчину, и вот нашли паровоз, который согласился меня отвезти; в 10 час. утра я уехал и в двенадцатом часу прибыл в Гатчину, сегодня - ровно две недели тому назад. С тех пор я проживаю у Миши и Наташи; они страшно любезны со мною и меня от себя не отпускают. Чуть не каждый день я пробую и пытаюсь соединиться с тобой. Но мне это не удается. Душка, моя милая, как бы мне хотелось утешить тебя, хоть чем-нибудь, одна только на все Воля Божья, и нет никакого сомнения, что Господь ведет все к лучшему и надо потерпеть смиренно ниспосланные Им великие испытания, и потом все будет хорошо. Все мы более или менее знали, что этим должно было все кончиться, предупреждали, говорили, писали. У меня совесть совсем чиста, т. к. 12 ноября из Штаба Брусилова с его ведома и через него я писал Ники и предупреждал, что грозовые тучи надвигаются, которые все сметут, и умолял его учредить Ответственное министерство, но, увы, он не внял ни моим мольбам, ни мольбам Сандро, Николая, Алексеева, отца Шавельского, Кауфмана и многих других беззаветно преданных ему людей. Теперь это безвозвратно. Очень вероятно, <что> будет введена республика, несмотря на то что большинство этого не желает, но меньшинство уже терроризировало благомыслящую часть, и она молчит и прячется. Даже мои честные музейцы и те пока не хотят республики, но она, по-моему, имеет очень большие шансы.

Ты не можешь себе представить, насколько больно читать этот помой, который выливается во всех газетах на бывшего императора; лежачего не бьют, но это пишут жиды.

Но, к ужасу моему, я прочел отвратительную статью моего старшего брата, т.е. с его слов написанная корреспонденция, а затем «интервью» Кирилла и, наконец, третьего дня Павла. Боже мой, какая гадость, это низко и недостойно, это месть, но кому они мстят? - Лежачему. Они его теперь не боятся и мстят. Мы можем говорить между собой о чем нам угодно, но выносить грязь на улицу и поносить несчастного человека - это низко. Даже на словах эти выходки великих князей произвели скверное впечатление. Конечно, я и до сих пор в ярости против Аликс и так останусь на всю жизнь; она его погубила, в этом нет никакого сомнения. Теперь я хлопочу, чтобы меня отпустили к моей семье, впрочем, я об этом хлопочу с первого дня революции, но мне не хочется, чтобы думали, что я убежал, и поэтому я хочу обставить это вполне легально. У меня есть теперь надежда, что меня отпустят, можешь себе представить, что будет за радость для меня, когда я окажусь окруженный женой и детьми!

Я ежедневно теперь молюсь, чтобы Господь послал меня к семье. Мне сказали, что ты, вероятно, скоро уедешь в Ай-Тодор и будто Мам? и все вы будете там. Дай Бог Вам всем всего хорошего.

Душка, напиши мне письмецо. Когда же исправят телефон? Это все из-за пожара в Литовском замке.

Целую твои ручки и мысленно, и молитвенно.

Всегда с тобой

твой верный брат Георгий.

Письма императрицы Марии Федоровны - греческой королеве Ольге Константиновне

Возвратившись из Ставки, Мария Федоровна описывает пережитое ею в Могилеве своей невестке, вдове ее брата Вильгельма - короля Греции Геoрга I, с которой императрица была очень дружна. После смерти супруга в 1913 г. Ольга Константиновна подолгу жила в России. В России жили ее дочери (Александра и Мария), вышедшие замуж за великих князей Павла Александровича и Георгия Михайловича, ее сын королевич Николай был женат на великой княжне Елене Владимировне. В феврале 1917 г. Ольга Константиновна жила в Павловске, занимаясь активной благотворительной деятельностью по линии РКК, и работала в госпитале, ухаживая за ранеными.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7