Русская интеллигенция при Александре II

Два животрепещущих вопроса внутренней политики России в 1870-х продолжали оставаться: вопрос крестьянский и положение самодержавной власти императора. Эти два камня преткновения побуждали к действию революционеров того времени. В 1870-е годы оформляются три основных идеологических линии: пропагандистская, заговорщическая и "бунтарская" (анархизм М.А. Бакунина). Для данного периода характерно и "хождение в народ" и практика террора, закончившаяся убийством Александра II. Кстати, говоря о "хождении в народ", нельзя пройти мимо имен П.Л. Лаврова и М.А. Бакунина, которые идейно подготовили его.

П.Л. Лавров в своих "Исторических письмах" интеллигенцию рассматривает как "критически мыслящих личностей", выступающих двигателем сознательных изменений культуры в противоположность непреднамеренным ее изменениям.

Радикальную часть интеллигенции, по его мнению, составляют личности, способные и желающие действовать в интересах народа. Их пока меньшинство, им трудно проявить себя в обществе, в котором отсутствуют демократические свободы. Но за ними будущее: "Перед общественными формами личность действительно бессильна, однако борьба ее против них безумна лишь тогда, когда она сделаться не может. Но история доказывает, что это возможно, и что даже это естественный путь, которым осуществляется прогресс в истории. Итак, нам приходится поставить и решить вопрос: как обращались слабые личности в общественную силу?" Отвечая на этот вопрос, П.Л. Лавров определяет три ступени такого превращения. На первой ступени в борьбу за социальный прогресс вступают отдельные критически мыслящие личности. Они осознают царящее вокруг них зло, и начинают борьбу с ним. На втором этапе число энергичных, фанатично преданных делу свободы личности, растет. Их подвиг самопожертвования вдохновляет толпу, "их легенда воодушевляет тысячи той энергией, которая нужна для борьбы".

Основным условием, при котором личность становится движущей силой прогресса, является ее связь с массами, через партию, способную бороться за прогресс, за осуществление идеалов справедливого общества. На третьей ступени партия сплачивает усилия отдельных критически мыслящих личностей, вырабатывает стратегию и тактику борьбы за светлое будущее. Однако партия не может стать направляющей силой исторического прогресса, если она будет оторвана от масс. П.Л. Лавров был убежден, что идеи способны двигать человечество лишь тогда, когда они сделаются обыденным явлением для значительной части общества. Отсюда его глубокое убеждение, что революция может быть совершена только "посредством народа". А поскольку основная масса русского народа - малообразованное крестьянство, основная задача интеллигенции, особенно ее молодежной части, состоит в том, чтобы понять потребности народа, и помочь ему осознать свою силу, и вместе с ним приступить к революционным преобразованиям.

Забегая вперед, скажем, что идеи П.Л. Лаврова сыграли определенную роль в "хождении в народ", но, по словам Б.С. Итенберга, лавризм не был символом движения и что многие из участников "хождения" "видели в нем абстрактное учение, далекое от практических задач борьбы".

М.А. Бакунин в главной своей работе "Государственность и анархия" так же возлагал свои надежды на интеллигенцию и призывал идти в народ: "Она должна идти в народ, несомненно, потому что ныне везде, по преимуществу же в России, вне народа, вне многомиллионных чернорабочих масс нет более ни жизни, ни дела, ни будущности". Причем из двух путей, по которым надлежало действовать - "более миролюбивого и подготовительного свойства" и "бунтовского" - он выбирал второй. При этом М.А. Бакунин отмечает, что первый вариант замечателен, но вряд ли выполним, аргументируя следующим образом: "Те, которые рисуют себе такие планы и искренно намерены осуществить их, делают это, без сомнения, закрывши глаза, для того чтобы не видеть во всем ее безобразии нашей русской действительности. Можно наперед предсказать им все страшные, тяжкие разочарования, которые постигнут их при самом начале исполнения, потому что за исключением разве только немногих, весьма немногих счастливых случаев, большинство между ними дальше начала не пойдет, не будет в силах идти".

Главную цель в подготовке восстания, то есть движения по второму пути, М.А. Бакунин видит в том, чтобы для начала убедить крестьян в том, что главный враг их не чиновник или помещик, но что все идет от царя, что он - главный виновник несправедливости: "Втолковать, дать ему почувствовать это всеми возможными способами и пользуясь всеми плачевными и трагическими случаями, которыми переполнена ежедневная народная жизнь, показать ему, как все чиновничьи, помещичьи, поповские и кулацкие неистовства, разбои, грабежи, от которых ему нет житья, идут прямо от царской власти, опираются на нее и возможны только благодаря ей, доказать ему, одним словом, что столь ненавистное ему государство - это сам царь и не что иное, как царь - вот прямая и теперь главная обязанность революционной пропаганды". Мыслитель считает, что надо дать почувствовать народу свое единство, и в единстве этом он несокрушим. Однако мешает этому замкнутость общин, которую он предлагает преодолеть это, установив связи между передовыми людьми всех деревень, провести такие связи между крестьянами и рабочими. Как подспорье, он предлагает использовать газету: "Для того же чтобы создалось в нашем народе чувство и сознание действительного единства, надо устроить род народной печатной, литографированной, писаной или даже изустной, газеты, которая бы немедленно извещала повсюду, во всех концах, областях, волостях и селах России о всяком частном народном, крестьянском или фабричном бунте, вспыхивающем то в одном, то в другом месте, а также и о крупных революционных движениях, производимых пролетариатом Западной Европы, для того чтобы наш крестьянин и наш фабричный работник не чувствовал себя одиноким, а знал бы, напротив, что за ним, под тем же гнетом, но зато и с тою же страстью и волею освободиться, стоит огромный, бесчисленный мир к всеобщему взрыву готовящихся чернорабочих масс". И при всем том надо быть на передовой и показывать личный пример народным массам.

Такими идеями руководствовались участники и первого, и второго "хождения в народ", однако крестьяне не внимали их пропаганде и нередко сдавали их полиции. Из наиболее громких дел мы имеем знаменитый "Процесс 193-х", где из 4 тысяч арестованных часть была отпущена за недостатком улик, часть сослана, 97 человек во время следствия либо сошли с ума, либо умерли еще до суда и 3 человека из 193-х обвиняемых ушли в мир иной во время судебного разбирательства. Надо сказать, что публичность судебных заседаний была относительна. В томе 3-м сборника "Государственные преступления в России в XIX веке" под редакцией Б. Базилевского, где имеется отчет о судебных заседаниях по данному делу, приводятся такие слова присяжных поверенных и ответ на них первоприсутствующего: "Заседание 18 октября. Как только вошел суд, присяжный поверенный Спасович обратился к присутствию с заявлением, в котором, указывая на необходимость для суда публичности и гласности, ходатайствовал перед Особым Присутствием о переносе суда в другую более вместительную залу, а до приискания таковой отсрочить судебные заседания". Поверенный Герард отметил также, что "отсутствие публичности было бы противно достоинству Сената и подрывало бы веру в его справедливость". На эти слова первоприсутствующий сенатор Петерс заявил, что не видит нарушений гласности и что, если бы они были, он первый сказал бы о них, и аргументировал свой ответ присутствием публики "здесь и там; (при этом Петерс указал на места позади судейских кресел)" Относительно "здесь и там" подсудимый Ипполит Мышкин на следующем заседании 20 октября высказался, что места эти, "вероятно, для лиц судебного ведомства" и что они вместе с "примостившимися тремя-четырьмя субъектами" за "двойными рядами жандармов" не есть еще настоящая публичность.

Подтверждает сказанное и А.Ф. Кони, написавший в своих мемуарах: "Места за судьями вечно были полны сановных зевак; в залах суда были во множестве расставлены жандармы, и ворота здания судебных установлений, как двери храма Януса, закрыты накрепко, будто самый суд находился в осаде".

Н.А. Троицкий, попытавшийся представить цельную картину процесса "193-х", пишет следующее: "На обычные места для подсудимых (возвышение за барьером, прозванное подсудимыми "Голгофой") были усажены мнимые организаторы "сообщества": Мышкин, Войнаральский, Рогачев, Ковалин и В.Ф. Костюрин… а все остальные подсудимые заняли места для публики.

На незначительное число оставшихся мест (10-12) допускалась по особым билетам лишь проверенная "публика" и агенты III отделения".

Представляет особый интерес речь И. Мышкина, в которой он обосновал революционную программу народников. Здесь в ответ на обвинение в участии в "противозаконном обществе", ставящем целью в "более или менее отдаленном будущем" свержение существующего строя, подсудимый отвечает, что является членом некой многочисленной социальной революционной партии. Основной задачей этой партии является установление строя, который "удовлетворяя требованиям народа в том виде, как они выразились в крупных и мелких движениях народных и повсеместно присущи народному сознанию, - составляет вместе с тем справедливейшую форму общественной организации", под которой разумеется "земля, состоящая из союза независимых производительных общин". Достичь этого можно только посредством социальной революции, поскольку правительство преграждает все мирные пути для реализации задачи. Ближайшая цель - достичь слияния "двух главных революционных потоков" - интеллигенции и народа, чтобы не получилось такого, как в европейских революциях, где только буржуазия извлекла выгоду. К этому и стремились участники движения 1874-1875 гг. Начиная обосновывать "хождение в народ", И. Мышкин отмечает, что "все движения интеллигенции соответствуют параллельным движениям в народе и даже являются простыми отголосками последних". Высказываясь далее о причинах революционной деятельности, он говорит о создании социально-революционной партии в начале 1860-х и о нескольких причинах данного процесса: "Оно (создание партии - прим. наше, А.В.) совершилось как отголосок на народные страдания и народные волнения, при участии известной фракции русской интеллигенции, благодаря, главным образом, двум причинам: во-первых, влиянию на интеллигенцию передовой западноевропейской социалистической мысли и крупнейшего практического применения этой мысли - образования Международного Товарищества рабочих; во-вторых, уничтожению крепостного права, потому что в после крестьянской реформы в среде неподатных классов образовалась целая фракция, испытавшая на самой себе всю силу государственного экономического строя, готовая откликнуться на зов народа и послужившая ядром социально-революционной партии. Фракция эта - умственный пролетариат".

Колкие замечания отпускает И. Мышкин относительно реальной гласности общества. Он язвительно замечает, что гласность выражается лишь в освещении мелких событий, в то время как о значительных народных волнениях общество либо не знает вовсе, либо узнает только по слухам. А поэтому, на самом деле, устремления интеллигенции имеют свою крепкую опору в народе. Однако, на наш взгляд, если исходить из того, что пропагандистов сдавал полиции этот самый народ, такая уверенность И.Мышкина основана лишь на косвенных аргументах в виде крестьянских волнений. Крестьяне чужды были социалистическим идеям, которые им пытались внушить народники. А волнения - стремление свободно хозяйствовать на собственной земле без уплаты обременительных выкупных платежей. И все же народники были уверены в своей правоте.

Процесс обрёл большой резонанс как в России, так и заграницей. Результаты его были далеки от правительственных ожиданий. Суд оправдал 90 из 190 подсудимых (трое умерли в ходе процесса), 39 человек приговорили к ссылке на поселение, 32 - к заключению на разные сроки, 1 - к отрешению от должности и штрафу и 28 человек - каторге на срок от 3,5 до 10 лет. "Мало того, - пишет Н.А. Троицкий, - сформулировав приговор, суд перечислил обстоятельства, смягчающие вину подсудимых, и на этом основании ходатайствовал перед царем о смягчении наказания для половины осужденных, в том числе для всех, приговоренных к каторге, исключая Мышкина, которому члены суда не могли простить его речи". При этом, по данным Н.А. Троицкого, Александр II распорядился отправить на каторгу вместе с И. Мышкиным еще 11 человек и 80 из 90 оправданных были в административном порядке отправлены в ссылку III-м отделением опять же по указанию царя, т.е. приговор был ужесточен.

И тем не менее, по оценке Н.А. Троицкого, "роль процесса "193-х" как фактора, ускорившего переход народников к политической борьбе, неоспорима и общепризнанна. В этом отношении показательно, что с 1878 года вслед за процессом и начался новый, террористический этап народнического движения. Самый крупный из первых террористических актов - убийство шефа жандармов Н.В. Мезенцева 4 августа 1878 г. - был отмщением Мезенцеву за его демарш перед царем об изменении приговора по делу "193-х".

И действительно, в 1878 г. активизировалась террористическая деятельность второй "Земли и воли", созданной в 1876 году. Уже 24 января 1878 года В.И. Засулич стреляла в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова за то, что тот приказал высечь политического заключенного. Процесс по этому делу правительством был сделан публичным и привел опять же к неожиданным для него результатам - В.И. Засулич была оправдана. Приговор вынес суд под председательством А.Ф. Кони, который в итоге надолго попал в опалу.

В ходе подготовки к самому заседанию обвинение испытывало затруднения, в частности двое из вероятных кандидатов в обвинители (Андреевский и Жуковский) по разным предлогам отказались от ведения дела, а согласившийся Кессель был, по оценке А.Ф. Кони, хорошо его знавшего, значительно слабее представителя защиты, присяжного поверенного Александрова. Эту мысль он высказал и в разговоре с министром юстиции графом Паленом накануне процесса: "…могу вас уверить, что трудно сделать более неудачный выбор обвинителя... Он уже теперь волнуется и пугается этого дела. Он никогда не выступал по таким серьезным делам; хороший "статист" и знаток следственной части, он -- совершенно ничтожный противник для Александрова..." На предложение А.Ф. Кони о назначении в качестве обвинителя Масловского или Смирнова, Пален ответил тем, что они товарищи прокурора палаты, а он не хотел придавать делу большого значения: "Всякий намек на политический характер из дела устранялся … с настойчивостью, просто странной со стороны министерства, которое еще недавно раздувало политические дела по ничтожнейшим поводам. Я думаю, что Пален первоначально был искренно убежден в том, что тут нет политической окраски, и в этом смысле говорил с государем, но что потом, связанный этим разговором и, быть может, обманываемый Лопухиным, он уже затруднялся дать делу другое направление..." Вовсю Пален пытался склонить председателя суда на сторону обвинения. Видя нежелание А.Ф. Кони, Пален просил, по крайней мере, дать ему "кассационный повод на случай оправдания". Никаким уговорам председатель суда не внял.

Интересно, кстати, мнение общественности по процессу Веры Засулич. По свидетельству все того же А.Ф. Кони, отношение к обвиняемой варьировалось от "любовницы Боголюбова" и "мерзавки" до восторженности ее поступком: "Отношение к обвиняемой было двоякое. В высших сферах, где всегда несколько гнушались Треповым, находили, что она -- несомненная любовница Боголюбова и все-таки "мерзавка", но относились к ней с некоторым любопытством. Я видел у графа Палена в половине февраля фотографические карточки "мерзавки", находившиеся у графини Пален, которые ходили по рукам и производили известный эффект. Иначе относилось среднее сословие. В нем были восторженные люди, видевшие в Засулич новую русскую Шарлотту Кордэ; были многие, которые усматривали в ее выстреле протест за поруганное человеческое достоинство -- грозный призрак пробуждения общественного гнева; была группа людей, которых пугала доктрина кровавого самосуда, просвечивавшаяся в действиях Засулич. Они в тревожном раздумье качали головами и, не отказывая в симпатии характеру Засулич, осуждали ее поступок как опасный прецедент..." Ф.Ф. Трепова же многие недолюбливали и сострадания к нему после покушения не испытывали: "Большинство, не любившее Трепова и обвинявшее его в подкупности, в насилиях над городским самоуправлением посредством высочайших повелений, возлагавших на город неожиданные тяготы, радовалось постигшему его несчастью. "Поделом досталось!" -- говорили одни..., "старому вору", -- прибавляли другие. Даже между чинами полиции, якобы преданными Трепову, было затаенное злорадство против "Федьки", как они звали его между собой. Вообще, сочувствия к потерпевшему не было, и даже его седины не вызывали особого сожаления к страданиям. Главный недостаток его энергичной деятельности в качестве градоначальника -- отсутствие нравственной подкладки в действиях -- выступал перед общими взорами с яркостью, затемнявшей несомненные достоинства этой деятельности, и имя Трепова не вызывало в эти дни ничего, кроме жестокого безучастия и совершенно бессердечного любопытства". Возможно и такое отношение в обществе к потерпевшему отчасти способствовало успеху защиты Веры Засулич.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10