Историография Крымского ханства

Итак, Тунманн был во всеоружии книжной эрудиции своего времени. Однако заимствованиями из всех этих литературных источников не исчерпываются все приводимые им данные и соображения. Несомненно, он пользовался еще какими-то источниками непечатными, особенно в разделе современного ему положения ханства. Такими источниками могли быть архивные сведения, главным образом из дипломатических донесений, более же всего устные данные, получавшиеся им от бывавших в Крымском ханстве негоциантов, дипломатов, военных, путешественников и т. д. Так, он очень точно (сравнительно, конечно) передает множество татарских и ногайских географических названий, дававшихся в предыдущей литературе искаженно. Таков, например, список кадылыков, список ногайских колен, выправляемый им по сравнению с незадолго до этого изданным списком Клеемана. Он упоминает множество речек (особенно на материке), до этого в литературе не известных, частью теперь даже исчезнувших; много поселений он называет первым. Понятно, что Тунманн, очевидно, ревностно и кропотливо работавший в литературе об интересовавшем его ханстве настойчиво собирал в то же время и разные устные сведения о нем, гораздо более богатые, чем литературные. И в этом для нас крупное значение Тунманна: многие его данные нельзя найти в предшествовавшей ему литературе[ Тунманн. Крымское ханство. - Симферополь.: Таврия, 1990. - С.9.].

Тунманн старается придать своему очерку Крымского ханства характер сугубо ученого, беспристрастного, «объективного», «аполитичного» исследования и описания. Однако эта его тенденция не может нас обмануть, не может скрыть тех идеологических, политических позиций, на которых стоит автор, хотя он и проявляет их в совершенно завуалированном, сообразно его эпохе, виде, а может быть даже и невольно. Из тех двух основных классовых сил, которые в его эпоху боролись за политическую власть, буржуазии и помещиков-феодалов, Тунманн, несомненно, принадлежал к буржуазии и следовал се идеологии. Проявлял он ее очень мягко, осторожно, побаиваясь, видимо, власть имущих, но вес же проявлял. Как представитель прогрессивного, восходящего, борющегося класса, он трезво, критически смотрел на действительность. Поэтому его очень интересуют социальные взаимоотношения в Крымском ханстве. Он их четко характеризует в качестве феодальных и проводит решительную аналогию между ними и западноевропейскими, что для нас является весьма ценным наблюдением. Он ярко выявляет классовый характер ханской власти, находящейся в полной и формальной и фактической зависимости от феодалов, и притом от феодальной верхушки «Крым-беги, говорит он, т. е. представители четырех сильнейших феодальных родов, - это то же самое, что западно-европейские пэры»[ Тунманн. Крымское ханство. - Симферополь.: Таврия, 1990. - С.79.]. Четко и, несомненно, негодующе характеризует он класс феодалов, мурз, имея при этом, конечно, на прицеле своих отечественных феодалов: «Мурзы проживают в своих деревнях и живут на подати, собираемые со своих подданных. Простые татары - не что иное, как вассалы этих мурз»[ Тунманн. Крымское ханство. - Симферополь.: Таврия, 1990. - С.86.]. Отношения феодалов между собой, к ханской власти, к отдельным конкретным ханам, отношение ханов к турецкому правительству, - все эти внутриклассовые взаимоотношения правящего феодализма он трактует с постоянной тонкой завуалированной иронией.

Ту же насмешливость проявляет он и в отношении религии, как это полагалось его просвещенно-вольтерьянствующей эпохе. «В татарских школах объясняется Коран и преподаются другие менее важные науки», - острит он, адресуя эту стрелу, конечно, не столько мусульманской, сколько религиозной школе вообще. Не забудем, что сам Тунманн, как королевский прусский профессор, состоял под началом игравшего в прогрессивную просвещенность Фридриха Великого.

Часто проявляется у автора тенденция идеализировать, как Жан-Жак Руссо чужие, культурно ниже стоящие народы. Характеризуя крымских татар, ногайцев, черкесов и т. д., он всех их находит и приветливыми, и гостеприимными, и мужественными, и честными, и благородными, и добродушными, и любящими справедливость, и обладающими живым .и восприимчивым умом, и т. д. При этом он, конечно, совсем не считает нужным эти ходячие добродетели как-то классово дифференцировать. При такой огульной идеализирующей схеме трудно, конечно, избегнуть комического. «У буджакских ногайцев, - говорит он, например, - важнейшим средством пропитания служит грабеж и добыча. Больше всего они грабят молдаван... Вообще же они честны, добродушны, гостеприимны и мужественны»[ Тунманн. Крымское ханство. - Симферополь.: Таврия, 1990. - С.94.]. Только одним армянам от Тунманна достается почему-то беспощадно: «Они ленивы, нечестны, грязны и невежественны».

Буржуазно-либеральные поползновения автора не могли быть, конечно, во всем последовательны. Описывая Крымское ханство в годы величайшего нажима на него со стороны захватнической политики правительства Екатерины II, автор должен был занять какую-то позицию в этом вопросе, стать на ту или другую сторону. Несмотря на свой либерализм, он не увидел величайшего насилия и издевательства российской дворянской монархии над трудящимися Крыма и, видимо, - оказался в плену у той либерально-просветительной мистификации, которой Екатерина II перед лицом просвещенной Европы умела прикрыть свою захватническую политику и которая напустила розового тумана и не на такие умы, как Тунманн. Он определенно стоит на стороне захватчицы, он иногда повторяет те измышления, которые она пускала в ход для оправдания своей завоевательной агрессии. Он формулирует результат Кучук-Кайнарджийского мира так:

«Русские отняли у этого государства (Крымского ханства) большие территории и даже утвердились в Крыму. За то они покончили с османской верховной властью и восстановили для государства давно утраченную им независимость»[ Тунманн. Крымское ханство. - Симферополь.: Таврия, 1990. - С.137.].

Это явный перепев оправдательных концепций екатерининского правительства.

Он неоднократно повторяет российскую версию о том, что ногайцы, кочевавшие в материковой части ханства, в 1770 г. (в начале русско-турецкой войны) «сами» подчинились царской власти и «добровольно» переселились на Кубань. Это опять перепев тех же концепций. Вся Европа льстила Екатерине II, превозносила ее и побаивалась. У Тунманна были для этого, может быть, и свои соображения.

Характерной чертой изложения Тунманна является его историзм. Описывая основную часть ханства - Крымский полуостров, он после физико-географического очерка дает, прежде всего, обширный очерк истории Крыма, первый, как мы уже указывали, и почти единственный в крымской историографии связный очерк всей истории нашего полуострова. При изложении классового состава, государственного устройства, национального состава, экономики и т. д. он все время даст обширные исторические справки и экскурсы. Перечисляя населенные места, он о каждом из них даст исторические сведения. Он останавливается даже на таких, которые не имели в его время уже жителей и представляли собою развалины, городища крупного историко-археологического значения (Херсонес, Ин-керман, Мангуп, Чуфут-Кале, Эски-Кермен), причем на этих городищах он останавливается иной раз подробнее, чем на существующих городах. Описывая материковые части ханства - Восточный и Западный Ногай, Едисан, Буджак и Кубань, - он каждую из них снабжает пространным обзором ее истории, с древнейших, ему известных, времен до своих дней: Излагая прочие стороны характеристики этих стран, описывая поселения, он опять делает множество исторических отступлений[ Тунманн. Крымское ханство. - Симферополь.: Таврия, 1990. - С.10.].

Этот историзм является неотъемлемой, существенной чертой географа XVIII века и исходит от того культивирования знаний об античности, которое тянется через все столетия от Ренессанса к XVIII веку, являясь основой всякой тогдашней образованности и эрудиции. Историзм этот культивировался в равной мере и идеологией отходящего феодализма, и наступающей буржуазией, разница была лишь в предпочтениях, оказывавшихся определенным историческим эпохам и явлениям и в делавшихся выводах. Тунманн огромное внимание оказывал античной истории Крыма, получив, как истый сын XVIII века, основательную подготовку в этой области, но он не меньше интереса уделяет и последующим периодам, и раннему средневековью, и татарской эпохе, в частности истории Крымского ханства, выказывая в этик разделах недюжинные знания, далеко несвойственные рядовому европейскому ученому его времени. Это его специфическая черта.

При том уровне исторических знаний и объеме исторических источников, которые были в распоряжении Тунманна и науки XVIII века, изложение им исторических процессов и конкретных исторических фактов страдает, конечно, с нашей точки зрения множеством дефектов, ошибок, пробелов. Мы сейчас, естественно, бесконечно богаче, особенно в области археологических памятников, да и письменных источников. Но это не умаляет знания пионерской работы Тунманна, тем более, что для истории непосредственно ему предшествовавшей эпохи он дает ряд сведений, которых мы не найдем в литературе, бывшей в его распоряжении, ввиду чего он является для нас первоисточником.

Если историческая часть исследования Тунманна - является для нас в преобладающей своей части материалом вторичного порядка, эклектическим, заимствованным из первоисточников, то изложение им современного ему и недавнего положения и состояния Крымского ханства, лишь отчасти 'Почерпнутое из литературы, является для нас источником первоклассным при условии, конечно, критического освоения. Большая осторожность, трезвость и точность его изложения, ясность восприятия, простота и четкость языка, - все это делает его данные для нас весьма ценными. Для примера - Тунманн указывает количество населения в Крыму в его время в «вероятно около» 400 тысяч. Других сведений по этому весьма важному историческому вопросу для времен ханства у нас нет; вопрос этот в исторической литературе многократно дискутировался, особенно в связи с вопросом о первом переселении татар в Турцию; цифра Тунманна является исходной для всяких соображений на эту тему и, нужно сказать, наиболее правдоподобной.

1.3. Историография Крымского ханства в XIX веке.

В развитии историографии Крымского ханства XIX века огромное значение имеет работа известного крымскотатарского историка и поэта,потомка крымского династического дома Халим Гирая (1772 - 1823 гг.) - «Гюльбюн-и Ханан».

Халим Гирай родился в Румелии, отличился в русско-турецкой войне 1806 - 1812 гг., умер и погребен в городке Чаталджа[ Халим Герай. Розовый Куст ханов. - Симферополь.: Доля, 2001. - С.3.].

В первом десятилетии XX века (1909 год) крымскотатарским писателем и политическим деятелем Аблякимом Ильми (1887 - 1947 гг.) был выполнен перевод с издания на арабской графике на русский язык этого исторического сочинения Халим Гирая. Это издание является переработкой авторского текста Аблякимом Ильми. Почти в каждый раздел исторического труда Халим Гирая он ввел приложения, дополнения и комментарии. Тогда, в первом десятилетии XX века, А. Ильми учился в Стамбуле и состоял членом кружка «Татар талебе джемиети» (Общество татарских студентов). По воспоминаниям лидера национального движения Цжафера Сейдамета, в то время также учившегося в Стамбуле и состоявшего членом упомянутого кружка, студенты намеревались перевезти весь тираж книги в Крым и распространить его, чтобы поднять дух задавленного царским режимом крымскотатарского народа. Однако таможня не пропустила контрольный завоз.

Фамилия крымских ханов, передаваемая арабской графикой в форме Гирай, читаемая по-турецки как Giray, а по-русски традиционно как Гирей, воспроизводится в работе в форме Гирай, по причине все большего распространенения в крымскотатарском языке этой формы.

Содержание данного труда Халим Гирая, до сих пор не переведенного ни на один из европейских языков, все же хорошо известно специалистам-историкам. В обиходном русском языке за книгой закрепилось название «Розовый цветник ханов». Более точный перевод: «Розовый куст ханов», что лучше соответствует смыслу оригинала.

В 2001 году Кемалем Усеиновым был сделан еще один перевод на русский язык, где им выполнены разъяснение отдельных терминов и реалий, подбор официальных документов и иллюстраций.

Перевод, хотя и передает содержание «Розового куста ханов» целиком, все же не является дословным. Автор перевода, крымскотатарский ученый К. Усеинов, включил в канву повествования Халим Гирая сведения, извлеченные А. Ильми из «Семи планет» Мухаммеда Ризы, «Опоры историй» Абдульгаффара Кырыми, сочинений турецких историков и представленные в примечаниях оригинального издания 1909 года[ Халим Герай. Розовый Куст ханов. - Симферополь.: Доля, 2001. - С.4.]. Кроме этого, в ряде случаев в текст Халим Гирая включены сведения, почерпнутые К. Усеиновым из других, не названных им источников (в частности, из «Семи планет» Мухаммеда Ризы). Некоторые сведения в «Добавлениях» А. Ильми автором перевода сокращены в силу их общеизвестности и доступности. Это касается, главным образом, сведений по истории России и российско-турецких отношений, извлеченных А. Ильми из турецких переводов «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Такие изменения вполне соответствуют научно-популярному характеру настоящего издания, но ни в коей мере не снимают с повестки дня задачу подготовки современного критического издания этого памятника крымскотатарской историографии XIX - начала XX вв.

Крупнейшим историком сделавшим большой вклад в историческую науку о Крымском ханстве был Василий Дмитриевич Смирнов (1846-1922), российский востоковед - автор двухтомного исследования по истории Крымского ханства. Особенно важное значение для дальнейшего развития историографии о Крымском ханстве имел первый том, получивший название «Крымское ханство под верховенством Османской Порты до начала XVIII века»[ Алексеев С.Р. Исторические версии и факты // Кесавет. - Симферополь,2000. - С 25.]. В.Д. Смирнов, значительно расширил хронологические рамки своего исследования и попытался представить историю Крыма с первой половины XVIII века, справедливо считая, что основы будущей государственности следует искать в период господства над полуостровом Золотой Орды. В.Д.Смирнов довольно подробно описал эпоху правления в Крыму улус-беков - наместников, получивших полуостров в качестве удела и утверждаемых ханами Золотой Орды. Автор образно называет их также «временщиками», почему-то не проводя параллелей между улус-беками, имена которых зафиксированы в письменных источниках, и личностями, указанными в генеалогических преданиях о предках династического дома Гирей. Так, например, Оренг-Тимур, Кунджек, Тулек-Тимур, Хасан, Таш-Тимур фигурируют в источниках как улус-беки Крыма (а Таш-Тимур даже как независимый хан в 1394-1395 гг.), тогда как в генеалогических трудах эти же личности отмечены как предки основателя Крымского ханства, красноречиво указывая на то, что правившие в Крыму в золотоордынский период улус-беки являлись предками Хаджи-Гирей-хана.

1.4. Историография Крымского ханства в XX века.

Говоря развитии историографии Крыма и Крымского ханства в частности в XXвеке можно упомянуть слова известного ученого, доктора исторических наук Возгрина В.Е.: «…о Крыме, этом в буквальном смысле слова «опытном поле Истории», до сих пор ни в СССР, ни за рубежом не создан общеисторический труд. И даже наиболее крупные работы, написанные русскими или советскими историками, отражают огромную, многоплановую тему Крыма далеко не полностью - и хронологически, и в предметном плане[ Возгрин В.Е. Исторические судьбы крымских татар.- М.:Мысль, 1992. - С.46.].

Во-первых, все без исключения крупные послевоенные работы, посвященные крымским античности, средневековью и началу Нового времени, написаны как бы «извне», с точки зрения русских или европейских историков. Говорить, что работы эти субъективны, - значит не сказать ничего; историк, безусловно, не может стать до конца объективным. Поэтому речь идет об уровне субъективизма - впрочем, и здесь объективных критериев не выработано. Очевидно, достаточно будет сказать, что автору не известна ни одна значительная советская работа о Крыме, которая не была бы выдержана в антитатарском духе (исключение - несколько небольших трудов, вышедших до 1944 г. в Крымской АССР). Таким образом, мы вправе говорить не о спорном, но о повальном субъективизме, причем доходящем до крайних пределов не только «качественно», но и количественно. Так, в четырехтомнике П. Надинского периоду 1917 - 1920 гг., т.е. четырем годам, посвящено 300 с лишним страниц, полустолетию до этого - около 90 с, а полутысячелетию истории так называемого татаро-турецкого периода (XIII - XVIII вв.) - 38 страниц!

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7