Исторический анализ влияния патриархального уклада и православной церкви на положение женщины в русском обществе допетровского времени

Укажем важнейшее, именно языческие браки, где свобода и самостоятельность женской личности уже в том обстоятельстве, что мужчины «умыкаху жены себе, с нею же кто свещашеся». Брак, следовательно, зависел не столько от воли родителей, сколько от согласия самой невесты, хотя вследствие родовых отношений общества необходимо было похищать невесту, ибо род даром ее не уступал. Общее свидетельство летописи утверждается еще более некоторыми частными случаями; например, полоцкая Рогнеда отказывается идти замуж за робичича - Владимира, когда отец предложил ей, за кого она хочет: за Ярополка или Владимира.

Свобода совещания о браке, свобода выбора свидетельствует вообще, что в языческое время положение женщины было вольнее, независимее, чем в последующие века.

В то же время следует отметить, что в домонгольской Руси женщина обладала целым рядом прав. Она могла стать наследницей имущества отца (до выхода замуж). Самые высокие штрафы платились виновными в «пошибании» (изнасиловании) и оскорблении женщин «срамными словами». Рабыня, жившая с господином, как жена, становилась свободной после смерти господина. Появление подобных правовых норм в древнерусском законодательстве свидетельствовало о широкой распространенности подобных случаев. Существование у влиятельных лиц целых гаремов фиксируется не только в дохристианской Руси (например, у Владимира Святославича), но и в гораздо более позднее время. Так, по свидетельству одного англичанина, кто-то из приближенных царя Алексея Михайловича отравил свою жену, поскольку она высказывала недовольство по поводу того, что ее супруг содержит дома множество любовниц Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. - Новосибирск: Наука. Сиб. отделение, 1992, стр. 67..

3.2. Статус женщины после принятия христианства

Принятие Христовой веры должно было изменить положение вещей в древней Руси, изменить характер ее жизненной деятельности, характер ее представителей и героев. И умственный, и нравственный образ русского человека начинает мало-помалу изменяться. Святая вера смягчает языческие нравы и обычаи.

Но, естественно, что вместе с благовестием евангельского учения приносится к нам нашими учителями греками и их литературная образованность, их умственная и нравственная культура в многочисленных произведениях их литературы, приносится и известный, собственно византийский склад понятий о многих предметах жизни. И именно тот склад понятий, какой в ту эпоху господствовала в умах византийского духовенства, находившегося в отношении своей проповеди в исключительном положении вследствие особенного воспитания и развития византийского общества.

Действие такого отношения этой учительной литературы к нашему обществу не замедлило обнаружиться. Сильнее, чем на мужчину, литературные учительные идеи стали действовать на женщину, т.е. вообще на домашний быт народа, и тою собственно стороной, которая изображала этот мир миром погибели и прославляла удаление от него.

Отрицание житейского мира выразило свои идеалы главным образом в аскетизме. В том обществе на самом деле иного пути для спасения не было. В том обществе потребен был аскетизм беспощадный и всесторонний.

В Византии особенное внимание нравственных умов обращало на себя поведение женщины; ее публичная роль, которую она легко присваивала в обществе, преданном сластолюбию и роскоши; ее, можно сказать, господство над этим обществом, чего, конечно, никак не могли выносить аскетические и особенно восточные умы. В самом деле, византийская женщина прославляла себя даже на императорском престоле такими делами и деяниями, которые требовали самого беспощадного, сурового осуждения. Поэтому в литературе она становится предметом самых жестоких и сильных обличений, рисовавших ее пластически во всех чертах ее греховной жизни. Вырастает образ злой, греховной жены, тип всякого нравственного безобразия, или вернее тип аскетического омерзения вообще к женскому существу как к существу великого, неисчерпаемого соблазна для аскетической мысли.

Основная идея, в которой главным образом таилось начало всяких обвинений, обличений, даже поношений женской личности в образе злой жены, а вместе с тем таился религиозный страх перед женским существом, а стало быть, и неугасимая вражда против него, основная идея всего этого заключалась в убеждении, что «от жены начало греху и тою все умираем». Словом сказать, и по библейскому, и по аскетическому воззрению женская личность сама по себе уже являла образ соблазнительного греха.

Принесенные к нам литературные, аскетические и вообще восточные, азиатские представления, совсем чуждые, ни мало не свойственные нашей северной природе, и физической, и нравственной, в духе своем клонились к тому, чтобы поставить женскую личность в самое невидное место общественной организации, чтобы вовсе отдалить от общества как великую помеху для нравственных дел и деяний мужчины, как воплощенную человеческую слабость и шаткость нрава.

Летописцы ни о каких других женских подвигах не рассказывают, как о пострижении, о построении монастырей и церквей, потому что в их глазах эти-то подвиги одни только и заслуживали и памяти, и подражания.

С особенной приверженностью устремлялось к иноческому идеалу честное вдовство, так что из вдов - княгинь и особенно бездетных, почти каждая оканчивала свою жизнь инокинею, а часто и схимницей. Это становилось как бы законом для устройства вдовьей жизни.

Еще по уставу Ярослава Великого, взятому с византийского номоканона, женская личность, наравне с церковными людьми, по особому смыслу своей житейской доли, выделенными от мира-общества, отдается в покровительство церковного суда, который является исключительным, привилегированным ее защитником, охранителем и оберегателем ее чести и личного достоинства. С того времени, как начал действовать такой номоканон, женская личность по самому смыслу закона уже отстранялась от мира-общества, являлась членом не светского, общественного, а домашнего только мира, который вдобавок усиленно и неутомимо строился оп монастырскому идеалу.

Женщина постепенно удалялась от общества и являлась в нем уже только в силу некоторых жизненных обстоятельств, требовавших неминуемо ее присутствия или же давших ей самостоятельное вотчинное значение. Так только матерая вдова пользовалась правом стоять в известных случаях наравне с мужчиной и занимать соответственное своему назначению положение. По крайней мере, общество не смущалось присутствием женщины, приобретавшей мужские черты вследствие своего хотя и вдовьего, но тем не менее отеческого, или вернее сказать, вотчиннического значения. Так, например, в истории встречается боярыня Марфа Борецкая (Посадница) См. приложение. Таблица 1. Владения Марфы Борецкой., пирующая в обществе мужчин, новгородских бояр.

Женщина получала больше уважение, когда оставалось вдовою и притом была матерью. Тогда как замужняя не имела вовсе личности сама по себе, вдова была полная госпожа и глава семейства. Личность вдовицы охранялось религиозным уважением. Оскорбить вдовицу считалось величайшим грехом. «Горе обидевшему вдовицу - говорит одно старое нравоучение- лучше ему в дом свой ввергнуть огонь, чем за воздыхания вдовиц быть ввержену в геенну огненную». Впрочем, как существу слабому, приученному с детства к унижению и неволе, и тут не всегда приходилось ей отдохнуть. Примеры непочтения детей к матерям были нередки. Бывало, что сыновья, получив в наследство после родителя, выгоняли мать свою, и та должна была просить подаяния. Это не всегда преследовалось, как видно из одного примера XVI века, где выгнанной матери помещиков царь приказал уделить на содержание часть из поместий ее мужа, но сыновьям, как видно, не было никакого наказания. Иногда, же напротив, овдовевшая, поступала безжалостно с детьми, выдавала дочерей насильно замуж, бросала детей на произвол судьбы и т. п.

3.3. Русская женщина допетровского времени глазами иностранцев

Все иностранцы поражались избытком домашнего деспотизма мужа над женой. В Москве, замечает один путешественник, никто не унизится, чтоб преклонить колено перед женщиной и воскурить перед ней фимиам. По законам приличия, порожденным византийским аскетизмом и глубокою татарской ревностью, считалось предосудительным даже вести с женщиной разговор. Вообще женщина считалась существом ниже мужчины и в некоторых отношениях нечистым; таким образом, женщине не дозволялось резать животное: полагали, что мясо его не будет тогда вкусно. Печь просфоры позволялось только старухам. В известные дни женщина считалось не достойною, чтоб с ней вместе есть.

В одном старинном поучении так отзываются о прекрасном поле: «Что есть жена? Сеть утворена прельщающее человека во властех, светлым лицеем убо и высокими очами намизающи, ногами играющи, делы убивающее, многы бы уязвивши низложи, тепмже в доброти женстей мнози прельщаются и от того любы яко огнь возгорается…Что есть жена? Святым обложница, покоище змеино, диавол увет, без увета болезнь, поднечающая сковрада, спасаемым соблазн, безисцельная злоба, купница бесовская».

Русская женщина была постоянною невольницей с детства до гроба. В крестьянском быту, хотя она находилась под гнетом тяжелых работ, хотя на нее, как на рабочую лошадь, взваливали все, что было потруднее, но по крайней мере не держали взаперти. У казаков женщины пользовались сравнительно большею свободой: жены казаков были их помощницами и даже ходили с ними в походы. У знатных и зажиточных людей Московского государства женский пол находился взаперти, как в мусульманских гаремах. Девиц содержали в уединении, укрывая от человеческих взоров; до замужества мужчина должен быть им совершенно неизвестен; не в нравах народа было, чтоб юноша высказал девушке свои чувства или спрашивал лично ее согласие на брак. Самые благочестивые люди были того мнения, что родителям следует бить почаще девиц, чтобы они не утратили своего детства. Чем знатнее был род, к которому принадлежала девица, тем более строгости ожидало ее: царевны были самыми несчастными из русских девиц; погребенные в своих теремах, не смея показываться на свет, без надежды когда-нибудь иметь право любить и выйти замуж, они, по выражению, Г.П. Котошихина Котошихин Г.К. (ок. 1630-1667), подьячий Посольского приказа. В 1664 бежал в Литву, затем в Швецию.
По заказу шведского правительства составил сочинение о России.

, день и ночь всегда в молитве пребывали и лица свои всегда умывали слезами. При отдаче замуж девицу не спрашивали о желании; она сама не знала за кого идет, не видела своего жениха до замужества, когда ее передавали в новое рабство. Сделавшись женой, они не смела никуда выйти из дома без позволения мужа, даже если шла в церковь, и тогда обязана была спрашиваться. Ей не предоставлялось право свободного знакомства по сердцу и нраву, а если позволялось некоторого рода обращения с теми, с кем мужу было угодно позволить это, то и тогда ее связывали наставления и замечания: что говорить, о чем умолчать, что спросить, чего не слышать. В домашнем быту ей не давали права хозяйства, как уже сказано. Ревнивый муж приставлял к ней служанок и холопов, а те, желая подделаться в милость господину, нередко перетолковывали ему все в другую сторону каждый шаг своей госпожи. Выезжала ли она в церковь или в гости, неотступные стражи следили за каждым ее движением и обо всем передавали мужу. Очень часто случалось, что муж по наговору любимого холопа или женщины бил свою жену из одного только подозрения. Даже и тогда, когда муж поручал жене смотреть за хозяйством, она была не более, как ключница: ни смела ни послать чего-нибудь в подарок другим, ни принять от другого, не смела даже сама без дозволения мужа съесть или выпить. Редко дозволялось ей иметь влияние на детей своих, начиная с того, что знатной женщине считалось не приличным кормить грудью детей, которых поэтому отдавали кормилицам; мать впоследствии имела над ними менее надзора, чем няньки и дядьки, которые воспитывали господских детей под властью отца семейства. Обращение мужей с женами было таково: по обыкновению у мужа висела плеть, исключительно назначенная для жены и называемая дураком; за ничтожную вину муж таскал жену за волосы, раздевал донага, привязывал веревками и сек дураком до крови - это называлось учить жену; у иных мужей вместо плети играли ту же роль розги, и жену секли, как маленького ребенка, а у других, напротив, дубина - и жену били как скотину. Такого рода обращения не только не казались предосудительными, но еще вменялось мужу в нравственную обязанность. Кто не бил жены, о том благочестивые люди говорили, что он дом свой не строит и о своей душе не радеет и сам погублен будет и в сем веке, и в будущем, и дом свой погубит. «Домострой» «Домострой» - свод нравственных норм и правил поведения, которым должен следовать добропорядочный христианин. Составлен в середине XVI в. Его авторство связывается с именем Сильвестера. Кроме наставлений в вере «Домострой» содержит рекомендации для семейной и бытовой жизни русских людей. Особенно важно наставление о роли главы семьи, разного рода наказания и поощрения, поведении женщины. Его предписаниями руководствовались на Руси и в последующие века, особенно в Христианских и купеческих семьях, однако с течением времени его правила стали восприниматься, как пережитки прошлого, и понятия «домостроевский», «домостроевщина» ныне означают наиболее архаичные, патриархальные обычаи семейных отношений. Особенно важно наставление о роли главы семьи, разного рода наказания и поощрения, поведении женщины. человеколюбиво советует не бить жены кулаком по лицу, по глазам, не бить ее вообще железным или деревянным орудием, чтобы не изувечить или не допустить до выкидыша ребенка, если она беременна; он находит, что бить жену плетью и разумно, и больно, и страшно, и здорово. Это нравственное правило проповедовалось православной церковью и самим царем при венчании митрополиты и патриархи читали нравоучения о безусловной покорности жены мужу. Привыкшие к рабству, которое влачить суждено было им от пеленок до могилы, женщины не имели понятия о возможности иметь другие права, и верили, что они рождены для того, чтоб мужья их били, и даже самые побои считали признаками любви.

Женщины говорили: «Кто кого любит, тот того лупит, коли муж не бьет, значит, не любит»; пословицы эти и до сих пор существуют в народе, так же, как и следующая: «Не верь коню в поле, а жене на воле», показывающая, что неволя считалась принадлежностью женского существа. Иногда родители жены при отдаче ее замуж заключали письменный договор с зятем, чтобы он не бил жены. Разумеется, это исполнялось неточно. Положение жены всегда было хуже, когда у нее не было детей, но оно делалось в высшей степени ужасно, когда муж, наскучив ею, заводил себе на стороне любезную. Тут не было конца придиркам, потасовкам, побоям; нередко в таком случае муж заколачивал жену до смерти и оставался без наказания, потому что жена умирала медленно и, следовательно, нельзя было сказать, что убил ее он, а бить ее, по десяти раз в день, не считалось дурным делом. Случалось, что муж, таким образом, приневоливал ее вступить в монастырь, как свидетельствует народная песня, где изображается такого рода насилие. Несчастная, чтобы избежать побоев, решалась на добровольное заключение, тем более, что в монастыре у нее было больше свободы, чем у дурного мужа. Если бы жена заупрямилась, муж, чтоб разлучиться с немилою - постылою, нанимал двух-трех негодяев-лжесвидетелей, которые обвиняли ее в прелюбодеянии; находился за деньги и такой, что брал на себя роль прелюбодея: тогда жена насильно запирали в монастырь.

Не всегда, однако, жены безропотно и безответно сносили суровое обращение межей, и не всегда оно оставалось без наказания. Иная жена, бойкая от природы, возражали мужу на его побои бранью, часто неприличного содержания. Были примеры, что жены отравляли своих мужей, и за это их закапывали живых в землю, оставляя снаружи голову, и держали в таком положении до смерти; им не давали, есть и пить, и сторожа стояли при них, не допуская, чтобы кто-нибудь из сострадания покормил такую преступницу. Прохожим позволялось бросать деньги, но эти деньги употреблялись на гроб для осужденной или на свечи для умилостивления Божьего гнева к ее грешной душе. Впрочем, случалось, что им оставляли жизнь, но заменяли смерть вечным жестоким заточением. Двух таких преступниц за отравление мужей держали трое суток по шее в земле, но так как они попросились в монастырь, то их откопали и отдали в монастырь, приказав держать их порознь в уединении и в кандалах. Другие жены мстили за себя доносами. Как не безгласна была жена перед мужем, но точно так же были мужья безгласны перед царем. Голос жены, как и голос всякого, и в том числе холопа, принимали в уважение, когда дело шло о злоумышлении на особу царского дома или о краже царской казны. Гнатюк Ю.В. Сказания о стародавних временах русских. Пер. с англ. - М.: ТЕИС, 1998, стр 53.

Страницы: 1, 2, 3, 4