Идейная борьба в Боливии в 20-30-е годы XX века

В формировании индивида и народа, согласно Ф. Тамайо, наибольшее значение имеют историческое прошлое и окружающая среда. Он писал: «Земля формирует человека, и в этом смысле земля является не только пылью человеческих следов, но и воздухом, которым дышат, и физическим окружением человека... В земле надо искать высшую причину человеческих мыслей, дел, морали». Тамайо описывал землю своей родины в жестких, скупых, но сильных красках. Одиночество -- вот главная характеристика ландшафта у Тамайо, который тем самым как бы одухотворяет природу. Альтиплано не создано для жизни, враждебно человеку и животным. В этой картине жестокой природы появляется особенный человек -- индеец-аймара. «Уникальная земля дала уникальную расу».

Для Тамайо главное богатство Боливии -- это индеец. Он, по его мнению, обладает главным -- энергией. Повторяя Фихте, Тамайо утверждал, что главное в понимании судьбы страны -- это человек, взятый как совокупность энергии и воли. Для Ф. Тамайо «воля» предшествовала «мысли». Воля и энергия -- вот основа и начало жизни. В его сборнике стихов «Притчи II» (1924 г.) есть строки: «Что прежде всего обновляет творца и мысль, так это -- энергия». Энергия -- это высшая человеческая, социальная и историческая реальность. Индеец -- это огромная концентрация внутренней энергии. «Энергию нельзя купить, ее ни откуда не привезти, ее нельзя скопировать, и именно энергия -- это то, что, есть в наших венах». «По своей жизнестойкости, по своему непревзойденному энергетическому безусловному превосходству, по своей крови, индейская раса, кажется, предназначена к тому, чтобы выжить и остаться в истории».

Тамайо открыто заявлял, что все в боливийском обществе основано на труде индейца. «Индеец для государства, для общества означает все. Надо признать, индеец является источником 90 процентов национальной энергии». Белый (потомок европейцев), пользуясь своим техническим и историческим превосходством, завоевал Америку и индейца. Однако у него нет жизненных сил, обуславливающих историческое и социальное творчество. Единственный выход для белого -- это метисация, слияние с индейцем, чтобы получить от него энергию и силу.

По мнению Ф.Тамайо, белый, креол, обладает знаниями и культурой, но что они значат для нации, жизненная энергия которой не влияет на историю и судьбу страны. Индеец противостоит белому, как воля и энергия противостоят разуму и интеллекту. «Интеллект -- это не присущая индейцу характеристика, она не определяет его сущности» -- пишет Тамайо. И это не недостаток, а главное преимущество индейца перед белыми и метисами. Нет нужды искать в индейце декадентские настроения, неврастению, интеллектуальные пороки. Индеец физически, интеллектуально здоров и морально силен. Все это дает индейцу моральное и физическое превосходство. Тамайо возводил индейца в ранг высшей расы, которая должна стать биологической основой формирования боливийской нации.

Тамайо указывал и путь формирования нации, или как он чаще писал, национального характера. Речь шла об образовании, не о простом просветительстве, а о создании собственной национальной педагогики, в основе которой лежало бы осознание нацией особой судьбы и своей миссии в мире. Основными принципами национальной жизни он объявлял силу, энергию, волю и национальный эгоизм.

В то время когда преобладали позитивистские взгляды о неограниченном, поступательном развитии, о предопределённости прогресса человечества, Тамайо, не отрицая самоценности прогресса, отошел от позитивистского понимания законов общественной жиз-ни: он противопоставлял науке -- интуицию, разуму -- энергию и жертву. Тамайо писал: «Нужно создать новые общественные и экономические критерии для перестройки нации, которая таковой еще и не является, нужно создать, как говорил Ницше, шкалу новых ценностей, более гуманных, более рациональных, более понятных, более эгоистических с точки зрения нации». Тамайо выступил против либерального демократизма, интеллектуализма и позитивистского универсализма. Этим господствовавшим в то вре-мя идейным принципам были противопоставлены волюнтаризм и радикальный индеанизм.

Мессианизм, антиевропеизм проявлялись в те годы не только в исканиях латиноамериканских философов. В Европе десятилетие спустя эти взгляды будут в законченной форме сформулированы Шпенглером и Кайзерлингом, которые станут идолами боливийской радикально мыслящей интеллигенции. Еще до появления шпенглеровского «Заката Европы» Ф.Тамайо провозгласил индейскую расу основой возрождения Боливии и всего остального мира.

Безусловно, Тамайо внес огромный вклад в преодоление европоцентризма и позитивизма в боливийской общественной мысли. Будучи, как выразился о нем крупный боливийский историк и социолог Р.Савалета Меркадо, enfant terrible либерализма, в своих идеях он был выше собственных политических пристрастий. Даже его абстрактная мессианская проповедь была всего лишь перевернутой социал-дарвинистской, позитивистской схемой: на место белого он просто поставил индейца. И вместе с тем, боливийцы чтят Франца Тамайо в одном ряду с создателями философии индоамериканизма В.Айя де Ла Торре, М.Угарте, Х.Васконселосом. Подлинная заслуга Тамайо заключалась в том, что он выступил против «идеологической иностранщины», против «идеологической колонизации», обращался к теме земли, к индейцу.

Хотя Тамайо не был понят современниками и остался, как выразился боливийский философ Г.Франкович, «одиноким мыслителем и эстетом, укрывшемся в замке из слоновой кости», его влияние на общественную мысль в 30-е годы невозможно переоценить. Его работы стали отправной точкой идейных поисков интеллигенции в 20-е годы не только в Боливии, но и за ее пределами. Х.К.Мариатеги интересовался трудами Тамайо. Некоторые его работы были опубликованы в 1926 г. в журнале «Амаута», сыгравшем огромную роль в появлении нового поколения философов и социологов как в Перу, так и в Боливии.

Аргедас и Тамайо своими работами, порой помимо своей воли, подрывали господствующие позиции либерализма и позитивизма в обществе. Их идеи прямо и косвенно оказали решающее влияние на подготовку идейной революции в Боливии, предпосылки которой стали прослеживаться с середины 20-х годов.

В 20-е годы в среду боливийской интеллигенции проникали новые идеи из Европы. Социализм и марксизм вызвали большой интерес среди молодежи, особенно среди студенчества. Принятая в 1928 г. Университетской федерацией Боливии «Декларация принципов» была выдержана в чисто марксистском духе. Хотя в дальнейшем студенчество почти поголовно увлеклось идеями Шпенглера, Кайзерлинга, Тамайо, марксизм завоевал себе многочисленных сторонников. Кроме того, в Боливии марксизм переплетался с индеанистскими идеями. Такого рода эклектический симбиоз представлял собой «марофизм».

Тристан Мароф (настоящая фамилия Густаво А.Наварро) родился в Сукре в 1898 г. Ещё очень молодым человеком включился в политическую борьбу, активно участвовал в «республиканском» перевороте 1920 г. и был близок к лидеру республиканцев, а затем и президенту Боливии Б.Сааведре. Очень рано Наварро занялся литературно-публицистической деятельностью. Его первая повесть «Гражданские», опубликованная в 1918 г., была плакатной защитой политического направления, представленного «республиканизмом» Сааведры. В этом произведении он дал потрясающую картину упадка и внутреннего распада боливийского либерализма, цинично попиравшего свои собственные идейные принципы. Он писал: «Ничто в государстве не прогнило так, как полиция. Нет ничего столь низкого и преступного, чего бы мы здесь не нашли: воровство, подлог, лесть, ложь, откровенный разбой, пытки и бандитизм - всё это рядится в тогу закона. Особенно мученически страдает оппозиция, попадая в руки жестоких притеснителей,.. а во время выборного фарса услуги этих негодяев ещё более востребованы, чтобы получить необходимый власти результат». Затем появились более зрелые литературные произведения. Повести «Сетонио Пимента», «Просвещенный город» содержали резкую критику общественного строя латиноамериканских стран. Его работы «Эксперимент», «Шеф» отмечены литературной зрелостью, но главным в них были злободневность темы и сила убежденности автора.

За активное участие в «революции» Б.Сааведра назначил его на должность консула Боливии в Гавре (Франция). Пребывание в Европе полностью изменило его жизнь. Густаво А.Наварро попал в Старый свет, когда ему было 25 лет. Послевоенный революционный подъем и интеллектуальные поиски европейской интеллигенции произвели на него огромное впечатление. В Европе он вошел в круг прогрессивной латиноамериканской интеллектуальной эмиграции. Вместе с Инхеньеросом, Унамуно, Угарте, Васконселосом, Астуриасом и Айя де Ла Торре он стал основателем «Латиноамериканского союза», созданного в Париже 29 июля 1925 г. Антиимпериалистическая и радикально левая позиция Г.А.Наварро была несовместима с дипломатическим постом.

С середины 20-х годов он полностью посвящает себя литературно-публицистической и политической деятельности. Еще в 1921 г. он придумывает себе экстравагантный псевдоним Тристан Мароф. В интервью, данном в 1967 г., он так рассказывал об этом: «Это было в Париже, где-то в 1921 г. Я написал книгу «Наивный американский континент» и, будучи консулом, должен был подписать ее псевдонимом, что, разумеется, я хотел сделать под именем Иван, но мой испанский друг Дариус Форти убедил меня принять имя Тристан». К имени он присоединил, как ему казалось, русофильскую фамилию Мароф. Яркий, ироничный памфлетист левой ориентации привлек к себе внимание Анри Барбюса и Ромена Ролана, активно пропагандировавших коммунизм и русскую революцию. А.Барбюс обратился к Т. Марофу с восторженным письмом по поводу одной из его статей. Между ними установились дружеские отношения. Дружба с А. Барбюсом, который писал вступительные статьи к книгам Марофа, способствовала переориентации его идейных поисков от латиноамериканского модернизма к марксизму и коммунизму. Своих друзей-писателей А.Барбюс стремился привести к Коминтерну, и Мароф увлекается русским марксизмом и коммунизмом.

Первой книгой Т.Марофа, имевшей общеконтинентальный резонанс, была «Справедливость Инки», изданная в Брюсселе в 1926 г. В этой книге он цитировал Маркса, Ленина, писал о русской революции. Т.Мароф утверждал, что общепринятые идеи о неизбезности прохождения странами континента того же самого пути, что прошла Европа для достижения капиталистического процветания, являются иллюзией, ибо ведет лишь к подчинению американскому империализму и стагнации. По его мнению, континент самой судьбой предназначен, и главное, уже готов к переходу к социализму и коммунизму. Он писал: «Американский континент -это континент, созданный для социализма, который даст на его почве самый плодотворный результат». И больше всех подходит для социализма Боливия. Во-первых, потому что основная масса населения - индейцы, сохраняющие в своей исторической памяти и в общинной организации основы инкского коммунизма. А во-вторых, это -- богатейшая по своим ресурсам страна, способная обеспечить благосостояние своего населения. То, на что Европе понадобились века, а именно подготовка к принятию коммунизма, Боливия имеет от природы, от своего исторического прошлого.

Для Т. Марофа коммунизм -- это, прежде всего, режим имущественного равенства, отсутствия паразитических классов, свободного труда. Более того, следуя логике восстановления инкского наследия, он готов пожертвовать демократией и свободами, являющимися для него ничем иным как пустым звуком и спекулятивной демагогией правящих креольских классов. Надо отметить, что Т. Мароф при всей поверхностности своих взглядов на коммунизм верно подметил его суть: тоталитарное отношение ко всем сферам экономической и общественной жизни. Они утверждал, что для триумфа коммунизма мало провести реформы и изменить экономические и общественные основы жизни, необходимо полностью подчинить жизнь индивида и общества единым чувству и мыслям, а всякая половинчатость и «либеральничание» приведут лишь к поражению и разочарованию. Примером такого тотального (или как он пишет «целостного»), хоть и не демократического общества был инкский коммунизм.

Переход к социализму для Т. Марофа сводился лишь к национализации природных богатств. Он предлагал ввести монополию внешней торговли во избежание ограбления страны иностранным капиталом, что создаст, как он писал, национальный капитал. Фактически речь шла о государственном капитализме, при этом мало понятно, как это сочеталось с социализмом. Впервые здесь Т. Мароф сформулировал исторический лозунг «землю -- индейцам, рудники -- государству». Эта «магическая» формула сделала Т. Марофа общеболивийским лидером. Уже через год после опубликования «Справедливости Инки» Рабочий конгресс в Оруро проходил под этим лозунгом.

Хотя Т. Мароф не отличался особой глубиной анализа или целостностью взглядов, но в некоторых своих работах он высказывал новаторские идеи и художественно ярко формулировал суть проблем: также как и Мариатеги он обратился к индейцу, как основе национальной жизни Боливии. Т. Мароф идеализировал инкский «коммунистический строй», видел в нем будущую модель боливийского общества. Отсюда, прошедшая сквозь все ранние произведения его испанофобия и идеализация индейской самобытно-сти. Однако постепенно в его работах индеанистские воззрения стали сочетаться с марксистскими установками. В целом, взгляды Марофа были очень противоречивы и непоследовательны. С одной стороны, его считают одним из основоположников левого индеанизма, а с другой -- часто упрекали в том, что его видение боливийской действительности всегда было европейским и отчужденным.

Т. Мароф проповедовал латиноамериканскую солидарность и общеконтинентальную антиимпериалистическую революцию. Он верил в особый латиноамериканский социализм: «Наш прямой путь - это идти к чисто американскому коммунизму со своими отличительными чертами и особыми свойствами». Однако в этом вопросе он противоречил самому себе: на одной странице писал о латиноамериканском братстве и об очищающей революции, а на другой, уже не верил в дружбу соседних народов из-за груза конфликтов и противоречий между ними. Порой это выгдядело просто анекдотично: как «настоящий» боливийский патриот он не мог допустить мысли о дружбе и единении с Чили, «ограбившей» его родную Боливию, аннексировав Тихоокеанское побережье. В применении к общеконтинентальной солидарности он писал: «Если бы в Южной Америке не было Чили, царил бы мир, и в тысячу раз быстрее был бы достигнут идеал американского единства». В своих умонастроениях он оставался националистом, а марксистская терминология лишь прикрывала своеобразие его социальных проектов. Кроме того, революционная агитация Т. Марофа сочеталась с глубоким скептицизмом и пессимизмом, выражавшихся в уповании лишь на моральное совершенствование и просвещение народа.

В 1935 г. Т. Мароф издал в Буэнос-Айресе, имевшую большую популярность в Боливии и других странах континента, книгу «Трагедия Альтиплано». В этой книге Т. Мароф развивал некоторые свои идеи, высказанные в его предыдущих работах. Он вновь поставил в центр своего социально-политического анализа индейский вопрос. Делая ссылку на Мариатеги, Т. Мароф подчеркивал, что суть индейской проблемы состоит не в просвещении коренного населения Америки, о чем писали и говорили политики и писатели, так называемые индеанисты, а в реальном их освобождении через возвращение земли, отнятой у индейской общины в период колонии и креольской республики. Т. Мароф по-прежнему считал, что индеец является коллективистом и социалистом по своей природе, и поэтому станет основой построения нового строя в Боливии. Задача революционеров, писал он далее, «создать из индейца авангард, выступающий в союзе с горнорудным пролетариатом и студентами».

Страницы: 1, 2, 3, 4