Франко-германские отношения в 1871-1875 гг. "Военная тревога" 1875 года

Незадолго до начала военных действий коммунарам удалось захватить форты Исли, Ванв, Монруж, Бисетр и Венсенн. Это означало то, что в руки Коммуны переходят все хранившиеся там военные запасы, а также около 400 пушек. Это было серьезное дополнение к уже имевшимся 1200-м артиллерийским орудиям. Кроме того, захвачена была аммуниция и значительное количество винтовок Шуазена. Все это вполне могло бы привести к победе Коммуны, если бы ей удалось оперативно привлечь под свои красные знамена народ парижских окрестностей и, в перспективе, поднять массовое антиправительственное движение во всей Франции (а поводов для недовольства правительством у французов хватало - вспомнить хотя бы вышеупомянутое требование выкупа векселей за два дня). Но коммунары не смогли консолидироваться даже для выработки программы Коммуны, которую они обсуждали 22 дня и издали уже тогда, когда Коммуна агонизировала. Париж был полностью осажден 130-тысячным войском генерала Мак-Магона. В техническом отношении (а именно в ведении фортификационных работ) Мак-Магон на голову превосходил малоактивного Клюзере, которого вскоре заменили на Росселя. Бывшего артиллерийского офицера. Но и это уже не могло спасти коммунаров. Главные форты Парижа один за одним переходили в руки версальцев. 21 мая они вступили в Париж. Началась тяжелейшая восьмидневная уличная война, где уже не могло сказаться превосходство версальцев в техническом отношении и в артиллерийских орудиях. Борьба постепенно превратилась в настоящую резню. Интересно, что ближе к концу этой кровавой недели боев коммунары приступили к исполнению приказа об уничтожении с помощью поджога каждого дома, который они вынуждены были покинуть.

28 мая весь Париж был в руках правительственных войск [10]. Начались массовые судебные процессы против участников Коммуны. Судили не только непосредственных участников коммунального движения, с оружием в руках противостоявших версальцам. судили также простых граждан, которые, по формулировке военных судов, «бездействием своим не мешали федералистам» (за идею создания федерации Коммун так называли в официальных донесениях коммунаров. Да и теперь название «федералисты» употребляется в западной историографии). Всего было осуждено около 13 000 человек. Половина из них была сослана, 21 человек (по официальным данным) был приговорен к расстрелу. На деле же всех, кого брали с оружием в руках, расстреливали без суда и следствия. Число таких расстрелянных генерал Мак-Магон определял в 15 000 человек, генерал Аппер - в 30-35 тысяч [11].

10 мая 1871 года во Франкфурте-на-Майне был заключен мирный договор, окончательно означавший завершение войны между Францией и Германией. По большому счету, Франкфуртский мир являлся более разработанной вариацией первоначального версальского договора от 26 февраля. Так, Франция уступала Германии Эльзас и Лотарингию, а местные жители получали право до 1 октября 1872 года переселиться во Францию. Франция согласилась уплатить огромную контрибуцию размером в 5 миллиардов франков, причем был разработан специальный порядок ее уплаты: 500 миллионов уже через месяц после ратификации мира, миллиард в 1871 году, 500 миллионов в 1872 году, остальные три миллиарда - не позднее 1874 года (причем с учетом набежавших к тому времени процентов). Отличием Франкфуртского мира от версальского прелиминарного договора являлось также решение оставить немецкий военный контингент на территории Франции до тех пор, пока «восстановление порядка во Франции не даст точную гарантию исполнения возложенных на Францию обязательств». Понятно, что под обязательствами германское руководство в первую очередь понимало выплату в срок контрибуций [12]

2. Взаимоотношения Германской империи и Франции в 1871-1874 гг.

Точным распорядком выплаты столь значительной контрибуции в столь короткий срок (обратим внимание, что на 1871 год - самый тяжелый для побежденной страны первый год после окончания разрушительной войны - в конечном итоге приходится аж полтора миллиарда франков!) Бисмарк наглядно продемонстрировал желание не дать Франции возможности подняться с колен. Обращало на себя внимание также явное стремление немецкого командования ни в коем случае не выводить полностью войска с территории Франции. В «Мыслях и воспоминаниях» Бисмарк будет объяснять подобные действия боязнью возрастания реваншистских настроений в среде французского истеблишмента. Тем не менее, ясно, что, если бы «Железный канцлер» так уж боялся будущей угрозы со стороны Франции, то едва ли стоило унижать Францию таким разгромом и последующим разграблением, которое происходило уже после войны в виде выплаты контрибуций. Кроме того, даже статья в Манифесте об объявлении Германской империи от 18 января 1871 года уже (хотя военные действия формально еще не были завершены) уже объявляет Францию самым главным источником потенциальной опасности для новообразованной Империи [13].

Таким образом, представляется необходимым взглянуть на ситуацию под несколько иным ракурсом: не было ли доведение Франции до состояния новой войны непосредственной целью правительства Бисмарка? Для лучшего понимания этого вопроса следует, пожалуй, обратить внимание на сложившуюся к 1871 году внешнеполитическую обстановку на европейском континенте. Итак, мы можем выделить пять великих держав - Великобританию, Германскую империю, Российскую империю, Австро-Венгрию и Францию, причем последние две находятся в состоянии восстановления сил, в той или иной мере подорванных поражениями в войнах с Германией (понятно, что Франции досталось больше, но в ней и объективных кризисных явлений по сравнению с Австро-Венгрией было на порядок меньше). Италию я пока не склонен рассматривать как великую державу, ибо она только-только завершила свое объединение, выцарапав у обескровленной Франции Рим, да и вообще с экономической и военной точки зрения пока не в состоянии конкурировать с вышеперечисленными державами (что, к примеру, доказывают легкие победы австрийцев, уже потрепанных немцами, над итальянской армией в 1866 году). Тем не менее, нельзя не учитывать Италию как потенциального союзника той или иной державы (а в данный момент, в свете удачного сотрудничества с Пруссией - союзника Германии). США пока не оказывают значительного влияния на континентальную политику.

Итак, активных игрока три - Британия, Россия, Германия. Но Британия уже достаточно давно проповедует политику «блестящей изоляции», по возможности не вмешиваясь в дела на континенте, и зорко следя за краеугольным принципом своей внешней политики - за соблюдением баланса сил в Европе. Такая неактивная политика, основанная во многом на самолюбовании Англии, в итоге привела как раз таки к обратным результатам, ибо равенство в Европе было нарушено разгромом поочередно Австрии и Франции со стороны Германии. При этом в Германии, в принципе, никто и не скрывал милитаристского характера Второго рейха, направленного на территориальную экспансию и завоевание политического и экономического господства в Западной Европе (особо горячие головы предлагали установить господство и над Европой восточной, но Бисмарк отчетливо понимал невозможность в ближайшее время схватки с Россией, да и надобности в том в свете дружелюбных отношений между государствами не было).

Следует также отметить то, что как раз в это время начинают проявляться результаты стоившего так много нервов и усилий Бисмарку пять лет назад действия по предотвращению победного марша прусских войск по австрийской столице - Вене. Оправившаяся от поражения внешнего и пережившая кризис внутренний, вылившийся в преображение австрийской монархии в дуалистическую, Австрия постепенно вновь переходила на рельсы сотрудничества с этнически (да и политически) близкой Германией. Правда, если проанализировать ситуацию глубже, возникает впечатление, что иного выхода у австрийцев и не было - понятно, что аппетиты Германии следующими будут направлены именно на «Полное Объединение Великого Германского Народа», что будет означать агрессию против Австрии. При этом реальных союзников на континенте (на Англию можно рассчитывать только с точки зрения какой-нибудь дипломатической ноты) нет, а с Россией - глубокая вражда из-за балканского вопроса, да и вероломство австрийцев во время Крымской войны 1853-1856 в Петербурге еще не было забыто.

Таким образом, проанализировав внешнеполитическую ситуацию, сложившуюся к 1871 году для Германской империи, мы четко видим, что на пути к единоличному господству в континентальной Западной Европе для Бисмарка стояла только Франция. Поэтому, зная политические методы и стиль мышления Бисмарка, нетрудно предположить, что вызывающие статьи Франкфуртского договора, огромная контрибуция, фактическое неучастие немецких частей в подавлении Парижской коммуны являются звеньями одной цепи, направленной на удушение Франции как государства, или хотя бы на выведение ее из активной политики на как можно больший срок, измеряющийся не годами, а десятилетиями. Недаром на территории Франции остаются германские войска, недаром контрибуция должна быть уплачена в почти нереально короткий срок, недаром Бисмарк через своего посла фон Арнима делает практически все возможное, чтобы лишить Францию двух промышленных областей (Эльзас и Лотарингия) - целью Германии является разжигание новой войны в максимально близкое время, чтобы окончательно уничтожить Францию и подорвать на долгие годы ее экономическую и военную мощь [14]. К слову, учитывая невысокое мнение главы генштаба Мольтке об англичанах как солдатах, скорее всего, выведение из политической жизни Франции могло бы являться для Бисмарка не только рецептом от «кошмара коалиций», но и проходным билетом для вступления в потенциальную полномасштабную войну с Россией без опаски получить в тылу второй фронт.

Доказательством вышеприведенных тезисов может являться вся последующая политика Бисмарка и его кабинета. Любопытно, что Бисмарк в приватной беседе уже в 1871 году роняет такую фразу: «Следует признать, что независимо от своего этнического состава население Эльзас-Лотарингии не хочет присоединения к Германии. Надо терпеливо преодолевать их антипатию к Германии. Уверен, что она будет преодолена» [15]. Таким образом, сам Бисмарк понимает, что Эльзас-Лотарингия будет в скором времени превосходным поводом для Франции к войне, понимает, что в самом Эльзасе и Лотарингии в ближайшее время могут возникнуть разного рода восстания. Однако, скорее всего, сам он этого и добивается с целью в своем стиле объявить их инспирированными извне и нанести последний удар по самой Франции.

Обращалось внимание выше, что Бисмарк достаточно неоднозначно относился к Парижской коммуне, в том смысле, что, будучи убежденным консерватором, практически не вмешивался в ход событий, предоставляя самим французам борьбу с «заразой». В этом, на мой взгляд, можно усмотреть не только желание ослабить Францию в домашних столкновениях, но и некий политический расчет. Действительно, если бы вся Франция была раздроблена на ряд мелких коммунистических федераций, которые при этом не скрывали бы желания распространить свой строй на как можно большую территорию, то объявление такому государству войны рассматривалось бы просвещенной Европой как священный долг. Ну и победа была бы облегчена - на военных способностях коммунаров я сделал подробный акцент в первой главе. Тем не менее, этот расчет Бисмарка, будучи довольно прозрачным, был, очевидно, разгадан профессиональным историком Тьером, изо всех сил гнавшим скорейшую развязку коммунарской проблемы.

Тем не менее, сам Тьер и его республиканское правительство также вполне удовлетворял канцлера Бисмарка как потенциальный (а в скором времени и реальный) лидер французского государства, равно как и республиканский строй новой Франции. Дело в том, что на французском республиканизме с его несомненным увлечением социалистическими идеями можно было играть, рассчитывая оторвать от Франции ее традиционных (Россия) и потенциальных (Англия) союзников. Собственно, этот тезис не является лишь авторским умозаключением - летом 1871 года Бисмарк публикует призыв к европейским правительствам о заключении союза с целью совместной борьбы против социализма. В свете последних событий (всего пару месяцев назад сложила оружие Парижская коммуна) это был камешек во французский огород [16].

Итак, именно с лета 1871 года я бы начинал датировку политической борьбы, развязанной Бисмарком с целью провокации не восстановившейся Франции на реванш.

Достаточно неожиданно для всех, Франции удалось в максимально короткие сроки восстановить экономику и промышленность. Страна быстро поднималась пусть и не на прежний, но на достаточно высокий уровень. Важнейшим обстоятельством было то, что все контрибуции за 1871 год (а это, как мы помним, полтора миллиарда франков) были уплачены точно в срок и в соответствии со всеми условиями, выдвинутыми во Франкфурте немецким правительством. Недовольство Бисмарка вызывал также факт явного патриотического подъема французов. Будучи в целом довольно политкорректным, он, тем не менее, всячески подчеркивал необходимость реванша - нет, не военного, но культурного, экономического, промышленного. Широкую известность приобрел патриотический акт великого ученого Луи Пастера, который своим изобретением пастеризованного пива фактически вытеснил с внутреннего рынка немецкие сорта янтарного напитка, да и в самой Германии изрядно потеснил местного производителя. Художники пишут полотна о величии Франции, писатели пишут романы о ее историческом прошлом, намекая на такое же великое будущее. Слово «реванш» звучит повсеместно, вызывая ярость в стане соседей…

В этих условиях Бисмарк начинает достаточно открыто намекать на необходимость повторного вторжения во Францию с целью ее полного разгрома. Однако феерические победы 60-х годов, очевидно, все же несколько вскружили канцлеру голову, так как первоначально он даже не думает о возможности противодействия со стороны великих держав. В сентябре 1872 года в Берлине собирается конгресс, в котором принимают участие императоры Германии, Австро-Венгрии и России Вильгельм I, Франц Иосиф и Александр II со своими министрами иностранных дел - Бисмарком, Андраши и Горчаковым. Особенностью конгресса было то, что встречи между его участниками происходили в двустороннем формате, и ни разу не было осуществлено тройное заседание. Бисмарк, заручившись нейтралитетом Австрии, наткнулся на жесткое сопротивление со стороны России. Никакие уверения в том, что Франция является рассадником вредоносных социалистических идей в Европе, не действовали на Горчакова, хотя в императоре Александре находили некоторую заинтересованность (вспомним, что в самой России этот период характеризуется внутренним беспокойством и нарастанием революционного движения). Тем не менее, ослушаться Горчакова император не решался, понимая его осведомленность в политических играх [17].

Горчаков действительно был на тот момент, пожалуй, единственным человеком в Европе, который четко понимал, куда клонит Бисмарк. Старый князь, закончивший Царскосельский лицей еще в один год с Пушкиным, был наставником молодого Бисмарка, проходившего дипломатическую службу в Петербурге в 1859 году. Многому князь научил Бисмарка собственноручно, а потому мог просчитывать все его хитроумные ходы и комбинации. Горчаков отчетливо видел, что разгром Франции приведет к полной гегемонии Германии на континенте, что было явно не на руку России, пусть даже и в краткосрочной перспективе могло помочь решить некоторые вопросы на Балканах. Поэтому Горчаков и парировал все доводы Бисмарка, в результате чего нажил в его лице самого горячего врага на всю оставшуюся жизнь.

Об уверенности Бисмарка в том, что великие державы не будут создавать препятствий на пути повторного вторжения свидетельствует и директива немецкому послу в Париже фон Арниму от 20 декабря 1872 года: «…вражда со стороны Франции принуждает нас желать, чтобы она была слабой» [18]. Как видим, Бисмарк и не сильно скрывает в этот момент свои планы, правда, представляя Германию лишь жертвой перед лицом страждущих реванша французов.

Страницы: 1, 2, 3