Особенности переводов романа А.С. Пушкина "Евгений Онегин" (на примере Письма Татьяны к Онегину)

Фразу «…моего стыда вы б не узнали никогда » Bonver переводит с несколько другим смысловым оттенком, используя экспликацию «these my atrocious shame and sin» (мой отвратительный стыд и грех), где «atrocious» (противный, отвратительный) принадлежит к формальной лексике. Более того, сама Татьяна никак не характеризует свой стыд, здесь нет прилагательного. Другое слово «грех». Прочитав письмо целиком, можно заметить, что Татьяна ни разу не обмолвилась о том, что это чувство она считает грехом. В письме и намека нет на грех. В русском понимании «грех - это поступок, противный закону Божию; вина перед Господом» [37]. Здесь же - просто чувство, чувство молодой незамужней барышни к молодому неженатому человеку. Здесь нет ничего противоестественного или грешного. Другое дело, если бы Онегин или Татьяна были женатыми людьми, в таком случае существительное «грех» очень четко охарактеризовало бы положение Татьяны. Девушка чувствует стыд, причем стыд не за то, что она полюбила, а за то, что она набралась смелости и сама первая пишет письмо, что во времена Пушкина считалось непристойно для молодой особы. Но это уже особенность русского этикета того времени.

Зато в обычной, эмоционально неокрашенной фразе «в деревне нашей видеть вас» Bonver при переводе использует добавление «as a guest» и придает фразе поэтический оттенок за счет выражения «midst us» («to see you, as a guest, midst us»).

Leyvi эту же фразу перевел путем лексико-граматической трансформации, описательного перевода. Разговорное «geek» (чокнутый, помешанный) во фразе «stop by the house of a lonely geek» («If you would seldom one a week stop by the house of a lonely geek»).

Следующие же две строчки представляют для нас интерес наличием в них книжной и устаревшей лексики:

Чтоб только слышать ваши речи,

Вам слово молвить…

Слово «речи» в русском языке является существительным множественного числа и принадлежит к книжной лексике. В английских переводах существительным его переводят только Bonver «speeches» и Leyvi « a familiar voice» (привычный голос) - здесь используется семантическая замена. Хотя «голос» и «речи» имеют разное лексическое значение. «Голос - звук, звон, тягучий шум разного рода; звук или язык из гортани человека или животного», «речь - что-либо выраженное словами, устно или на письме; предложенье, связные слова, в коих есть известный смысл» [37].

Татьяне не все равно, что слушать: пустую болтовню или содержательные беседы. Девушка из глубинки не влюбилась просто в красивого «лондонского Денди», она увидела в нем больше - умного, образованного и благородного человека. У нее не просто любовь с первого взгляда, страстная и бессознательная, у нее чувство, зрелое осознанное чувство, которое не покинет ее сердце даже через многие годы.

Johnston и Litoshick существительное «речи» заменили словосочетаниями «heard you speak» и «how you speak» (слушать как вы говорите). Здесь используется экспликация или описательный перевод, который тоже несколько искажает смысл оригинала. Опять-таки разница между тем «как вы говорите» и «словами…в коих есть известный смысл».

Следующее словосочетание «слово молвить», где глагол «молвить» принадлежит к устаревшей лексике, все переводчики, кроме Litoshick поняли буквально, вследствие чего и получился перевод с помощью эквивалента, имеющего иную (нейтральную) стилистическую окраску «say a word» (сказать слово), Litoshick же употребил «a couple words» - парой слов. Здесь смысл донесен верно (Татьяна не одно слово хочет сказать Онегину) и грамматическая форма множественного числа так же уместна. Но русское «слово молвить» подразумевает собой более общее значение, более широкий смысл. Здесь «слово молвить» - это беседа, разговор, а не привычный обмен несколькими фразами при встрече. Более того, «молвить» - это неторопливая содержательная беседа, сказ, если можно так сказать, по этому глагол «to tweet» (чирикать), употребленный Litoshick, не то что искажает, а попросту не соответствует стилю письма и смыслу текста.

Татьяна не стесняется своего деревенского происхождения, более того, она любит свою деревню, но прекрасно понимает насколько другое отношение у Онегина: «…в глуши, в деревне все вам чуждо…». Эти строки не несут никакого негативного оттенка, мы не видим здесь ненависти Татьяны к «забытому селенью», кроме того, Татьяна в очень корректной форме выражает именно отношение Евгения к селу - «чуждо». Это русское наречие в английском языке передает причинно-следственные отношения с помощью глагола «you are bored» - вы скучаете (Litoshick, Bonver), и словосочетанием «you find the country godforsaken» - вы находите село захолустным - описательный перевод (Johnston). В тексте отражено отношение Онегина к деревне в целом. У Leyvi другая интерпретация этой фразы «our village you can't bare» (вы не выносите, ненавидите нашу деревню), а это несколько меняет смысл фразы. Можно подумать, что у Онегина есть веские причины на то, чтобы ненавидеть деревню, причем, именно эту деревню «our village». Кроме того, «you can't bare» (стилистическая трансформация) звучит несколько пренебрежительно и укоризненно, такой оттенок в оригинале произведения не ощущается.

Еще одна фраза, которая представляет для нас интерес: «в глуши, в деревне». «Глушь» на первый взгляд может показаться негативно окрашенной лексикой, но Татьяна тут же уточняет «в деревне». Здесь «глушь» является противопоставлением городу, в котором живет Онегин, но не подразумевает «захолустье, богом забытое место» и уж тем более «дыра», «сельская дыра», как это обозначил Leyvi фразой «rustic hole».

Далее следуют такие строки:

Зачем вы посетили нас

В глуши забытого селенья,

Я никогда б не знала вас,

Не знала б горького мученья.

Души неопытной волненья

Смирив со временем (как знать?)

По сердцу я нашла бы друга,

Была бы верная супруга

И добродетельная мать.

В этом отрывке присутствует и книжная лексика «селенья», «горькое мученье», «смирив», «добродетельная мать», и просторечная «как знать», «по сердцу», и устаревшая (ныне официальная) - «супруга».

К сожалению, не вся лексика отображается в переводе с той эмоционально-стилистической окраской, с какой мы имеем возможность ознакомиться в оригинале.

«Селенье» относится к книжной лексике. Наиболее близко к оригиналу с лексической точки зрения перевел Bonver - абсолютный эквивалент (village - деревня, селение - нейтральное), далее следует Johnston с непоэтичным синонимом «habitation» - жилище, обиталище, поселок, селение, Leyvi с описательным «a cloister of a forgotten place» - монастырь забытого места и Litoshick, придавая русскому книжному селению негативную окраску, «part of land - часть земли и «settlement» - поселение, колония).

Книжному «горькое мученье» Litoshick, Johnston и Bonver противопоставляют нейтральное «bitter torment» (горькое мученье - абсолютный эквивалент), «laceration» (мука, терзание - синоним) и «tortures» (пытки, муки - синоним). Leyvi же понимает эту фразу как укор Татьяны самой себе и называет его «foolish fuss» (глупая суета, беспокойство - семантическая трансформация), хотя в русском варианте и намека нет на то, что Татьяна каким-то образом сетует на свою судьбу или корит себя за подобное чувство. Более того, забегая вперед, в следующих же двух строчках мы видим, что она дает другое, очень поэтичное определение как «души неопытной волненья…», которое Litoshick перевел достаточно чопорно: нейтральным «unrest» - беспокойство, тревога и «verdant soul» - «зеленая душа» (то есть «не зрелая»), тогда как Leyvi употребил очень подходящее «naive soul» (наивная, простодушная душа).

Еще одно книжное слово «смирив» (смирять) - смирить кого-либо, усмирять, укрощать или обуздывать, отвадив от дикости; сделать кротким, покорным, послушным; приводить в покорность, лишать природной дикости, зверства, своеволия, самонадеянности [37]. В переводе же «смирив» имеет другую, более жесткую эмоциональную нагрузку. Bonver - «suppressed» (подавлять, угнетать), Leyvi - «arrest» (арестовывать, тормозить), Litoshick - «pacified» (успокаивать, усмирять) и Johnston - «passed» - проходить (пройдет), перевод последнего в некоторой мере искажает русское «смирение» - «делать покорным» и английское «passed» -«проходить вообще».

Русское просторечье «как знать?» в переводах Leyvi, Bonver, Litoshick и Johnston отобразилось нейтральным «who knows» и «may be», зато наше обычное «со временем» у Litoshick отозвалось «time flies» [лат. tempus fugit] - время летит [38].

Строчка «По сердцу я нашла бы друга» оказалась плохо доступной для понимания и перевода иностранного автора. Просторечное «по сердцу» у Johnston вообще не нашло отображения, он ограничился просто общеупотребительным «found a friend». Litoshick определил его как «friend for heart» (друг для сердца), Bonver все упростил, так сказать, назвал вещи своими именами, и перевел просто «a good spouse» (хороший супруг - прием - модуляция), причем «spouse» (супруг) принадлежит к книжной лексике. Leyvi тоже, к сожалению, не уловил многозначность русского слова «друг» и назвал его просто «companion to my heart». Русский же перевод слова «companion» несет в себе официальный, деловой оттенок, и перевод соответственно таков: «companion» - 1)товарищ, 2)спутник; попутчик, случайный сосед (по вагону, самолёту) 3) компаньон; партнёр . Как видим, ни одно из этих значений даже отдаленно не напоминает нам нашего русского «друга по сердцу».

Каков же оказался перевод устаревшего на тот момент и ныне официального слова «супруга». Leyvi перевел его официально-книжным словосочетанием «spousal part», где «spousal» - литературно-книжное выражение американского варианта, а «part» - театральное «роль». Остальные же авторы переводов ограничились общеупотребительным «wife».

Книжное «добродетельная мать» в английском языке трансформировалось в общеупотребительное «virtuous mother» - добродетельная мать - абсолютный эквивалент (Johnston, Litoshick), «a mother very kind and right» - очень добрая и правильная - экспликация (Bonver) и нейтральное «good mother» - синоним (Leyvi).

В глубине души Татьяна наверняка была бы уверена во взаимности. Она предполагает, что могла бы быть счастлива с другим, и в этом предложении есть доля столь несвойственного ей кокетства; но тут же стремительность чувств в ней берет верх и выплескивается:

Другой!.. Нет, никому на свете

Не отдала бы сердца я…

«Somebody else!» - переводит Litoshick первую фразу (стилистическая трансформация). «Кто-то еще!» - звучит она на русском. Татьяна в письме делает акцент именно на Онегине, она любит именно его и никого другого. «Somebody else» же подразумевает кого-то вообще. То есть Татьяна не сможет полюбить кого-то не потому, что у нее нет сил или она уже не способна, нет, она просто не сможет полюбить никого, кроме Онегина:

То в высшем суждено совете,

То воля неба, я - твоя!

Резкий внезапный переход на «ты» - наверняка случайный, неосознанный. Татьяна и здесь - и в последующих строках - предельно раскрыта, абсолютно откровенна. К сожалению, в английском варианте нет большой разницы между «твой» и «ваш», есть общая «your» и «yours». Авторы разбираемых нами переводов, одинаково поняли различие форм употребляемых местоимений. Везде в тексте до этого момента и после Татьяна обращается к Онегину «you», то есть «ты», а в том отрывке текста, когда она в русском варианте переходит на «ты», в английском переводе получается «вы» - «yours».

Нейтральному «суждено» Johnston и Litoshick противопоставляют устаревшее «decree» (устанавливать, определять). А русскому книжному существительному устаревшей формы «хранитель» (…до гроба ты хранитель мой…) соответствует английское существительное, относящееся к юридической лексике «guardian» (опекун, попечитель). Leyvi выразил смысл этой фразы несколько по-другому, употребив американское «somber cage» - мрачная клетка ( You will destroy my somber cage), где представлена лексико-семантическая замена.

В следующих строках, почти все слова принадлежат к книжной лексике:

Ты в сновиденьях мне являлся

Незримый ты мне был уж мил…

Книжное «сновидения» все авторы передали нейтральным «dreams» и сохранили форму множественного числа. Bonver добавил наречие «oft» - часто (in my night dreams you oft appeared), которое компенсировало стилистические расхождения. Оно принадлежит к устаревшей, поэтической, диалектной форме. Нейтральное «unseen» заменило устаревшее книжное «незримый». А книжный глагол «являлся» выступает в переводах либо общеупотребительным «came» (you came to me in dreams) Litoshick, «appeared» Bonver (in my night dreams you oft appeared) или фразеологизмом «made appearance» (you'd made appearance) Johnston, или антонимическим выражением «In dreams I see, you never fade» Leyvi.

Архаическое «чудный» (Твой чудный взгляд меня томил) - странный, чудный или непонятный [37] преобразовался в «пристальный» (staring glance - Leyvi), «сверкающий» (splendid glance - Bonver), «блестящий» (gleaming - Johnston), «чистый» (clean - Litoshick).

Наречие «давно» (Давно…нет, это был не сон…) передалось либо как «очень давно» (long long ago - Johnston, so long before - Litoshick), либо противоположное «не очень давно» (not long ago - Bonver). Leyvi же поменял смысл фразы на «все прошло» (all gone).

Ты чуть вошел, я вмиг узнала,

Вся обомлела, запылала

И в мыслях молвила: вот он!

Здесь речь Татьяны переполняется разговорной лексикой. «Чуть» передается только в значений «just» у Bonver. Litoshick использует вопросительное слово связку «when», Johnston - поэтическое «scarce» (едва). Leyvi же предпочел оставить его непереведенным дословно (you stepped inside), но зато глагол «stepped» компенсирует эту стилистическое несоответствие. Так же семантика слова «вмиг», передается сложноподчиненным предложением с придаточным времени (I knew it when you stepped inside), тогда как Litoshick использовал разговорное «right away» (тотчас). Bonver заменил наречие фразовым глаголом «got aware», а Johnston предпочел оставить его непереведенным.

Страницы: 1, 2, 3, 4