Функционирование общественно-политической лексики в философских произведениях Монтескье: переводческий аспект

В дальнейшем, описывая в своей работе естественные законы, Монтескье, по всей видимости, имеет в виду не первоначальные естественные законы, а естественные законы в том значении, которое обыкновенно вкладывали в это понятие - выведенные философами законы морали. В таком случае становится понятным, почему он считает возможным «применять принципы гражданского права, видоизменяя при этом принципы естественного права».

Монтескье подчеркивает первичность естественных законов. «Единичные разумные существа могут сами для себя создавать законы, но у них есть также и такие законы, которые не ими созданы. Прежде чем стать действительными, разумные существа были возможны, следовательно, возможны были отношения между ними, возможны, поэтому и законы» [38,12].

Указанные законы, которые «вытекают единственно из устройства нашего существа», предполагается искать «во время, предшествовавшее образованию общества» [38,13]. Исходные естественные законы по Монтескье - это те природные стремления, которые характерны для первобытного человека, тогда как под ними обыкновенно понимались выведенные человеческим разумом из правила его поведения, ограничения его природной (животной) сути. Монтескье связывает естественный закон в первую очередь со способностью чувствовать, а не разумностью человека. Он, в данном случае, говоря о законах, фактически рассуждает об элементарных природных влечениях характерных для первобытного человека, о влечениях, которые действуют на бессознательном уровне. Поэтому, полемизируя с Гоббсом, он утверждает, что «идея власти и господства настолько сложна и зависит от такого множества других идей, что она не может быть первой во времени идеей человека» [38,14].

Вот как представляет Монтескье естественные законы. Человек вначале слаб, крайне боязлив, «каждый чувствует себя низшим по отношению к другим людям и лишь с трудом доходит до чувства равенства с ними. Стремление нападать друг на друга чуждо таким людям; следовательно, мир является первым естественным законом человека». «С чувством своей слабости человек соединяет ощущение своих нужд. Поэтому второй естественный закон человека - стремление добывать себе пищу. … Просьба, обращенная одним человеком к другому, составляет третий естественный закон человека. … Желание жить в обществе - четвертый естественный закон человека» [38,13-14].

Четвертый закон - появляется не сразу, а лишь по мере возникновения у человека способности мыслить и приобретать знания. Вместе с эволюцией природы человека (от полу-животного состояния до состояния человека разумного, от боязливости к общительности и т.д.) происходит развитие и естественных законов. Именно с разумностью Монтескье связывает возможность появления и положительных законов.

В тексте «Духа законов» можно обнаружить и иную формулировку естественных законов. Так в Главе III Книги Х автор указывает: «Права завоевателя по отношению к завоеванному им народу определяются четырьмя видами законов: законом природы, по которому все существующее стремится к сохранению своего вида; законом естественного разума, который требует, чтобы мы поступали с другими так, как хотели бы, чтобы они поступали с нами; законом образования политических обществ, по которому природа не ограничила продолжительности их существования, и, наконец, законом, который вытекает из самой сути дела» [38,123]. Стремление к самосохранению может быть оценено как более краткая формулировка законов природы, описанных в Главе II Книги I. Закон естественного разума можно сравнить с четвертым законом природы, поскольку оба они выводятся человеческим разумом. Однако содержание их различно. Совершенно выбиваются из исходной конструкции законов последние два закона. В пятнадцатой книге Монтескье добавляет в частности к естественному праву «законы целомудрия», которые «должны соблюдаться всеми народами мира» [38,216].

Непосредственной причиной создания позитивных законов является война - между народами, между отдельными лицами. «Появление этих двух видов войны побуждает установить законы между людьми. …Люди имеют законы, определяющие отношения между этими народами: это международное право. Как существа, живущие в обществе, существование которого нуждается в охране, они имеют законы, определяющие отношения между правителями и управляемыми: это право политическое. Есть у них еще законы, коими определяются отношения всех граждан между собою: это право гражданское» [38,15].

Правильная классификация законов необходима, по мнению Монтескье, для того, чтобы не смешивать предметы их регулирования. «…Высшая задача человеческого разума состоит в том, чтобы точным образом определить, к какому из названных разрядов по преимуществу относятся те или другие вопросы, подлежащие определению закона, дабы не внести беспорядка в те начала, которые должны управлять людьми» [38,407]. Как считает В.С. Нерсесянц, «требование о том, чтобы гражданский закон не противоречил естественному праву, означает не зависимость первого от второго, а неправомерность вторжения первого в сферу действия второго, особенно когда вторжение нарушает правила данной автономной сферы».[15,263] Однако у Монтескье мы можем найти совершенно однозначные указания на то, что в определенных случаях следует «применять принципы гражданского права, видоизменяя при этом принципы естественного права» [38,410-412]. В.С. Нерсесянц пишет также, что позитивное право у Монтескье независимо (в своей области) «от иных разрядов законов (естественного права и т.д.)».[15,265] Но в таком случае теряется принципиальный смысл естественного закона. Он превращается в разновидность моральных норм, не обладающих особым статусом в системе права. Уже в первой книге французский мыслитель пишет об обязательном соответствии «Духу законов». И что же он включает в «дух законов»? - «Необходимо, чтобы законы соответствовали природе и принципам установленного или установляемого правительства, имеют ли они целью устройство его, - что составляет задачу политических законов, - или только поддержание его существования, - что составляет задачу гражданских законов. Они должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату - холодному, жаркому или умеренному, - качествам почвы, ее положению, размерам, образу жизни ее народов - земледельцев, охотников или пастухов - степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они связаны между собой и обусловлены обстоятельствами своего возникновения, целями законодателя, порядком вещей, на котором они утверждаются» [38,16]. Здесь нет никаких естественных законов!

Действительное значение имеют не так называемые естественные законы, а мораль, нравы и обычаи. Они не зависят от положительного законодательства, но коренятся в истории и культуре народа. «Нравы и обычаи суть порядки, не установленные законами; законы или не могут, или не хотят установить их» [38,266]. Особую значимость нравы и обычаи имеют в деспотических режимах. «…В этих государствах, так сказать, совсем нет законов. Там есть только нравы и обычаи… Законы издаются, а нравы внушаются; последние более зависят от общего духа, а первые - от отдельных учреждений…»[38,264]. По этой причине Монтескье не рекомендует изменять нравы и обычаи посредством законов - «лучше изменять их посредством внедрения иных нравов и иных обычаев» [38,265].

Высказывание Монтескье о разграничении сферы применения закона и нравов, нравов и обычаев больше похоже на звучную фразу, чем на точную и обоснованную научную формулу. «Между законами и нравами есть то различие, что законы определяют преимущественно действия гражданина, а нравы - действия человека. Между нравами и обычаями есть то различие, что первые регулируют внутреннее, а вторые - внешнее поведение человека» [38,266]. Тем не менее, соответствующий подход к указанной проблеме получил широкое хождение.

Смешение названных социальных регуляторов Монтескье видит в Спарте и Китае. «Ликург составил один общий кодекс законов, нравов и обычаев; то же самое сделали и законодатели Китая» [38,266]. В этом, считает Монтескье, нет ничего удивительного, «ведь в нравах проявляются законы, а в обычаях - нравы» [38,266]. Кроме этого, Монтескье подчеркивает, что и там, где законы, нравы и обычаи разделены «между ними сохраняется самая тесная связь» [38,270]. Таким образом, и сам принцип, выводимый французским мыслителем, оказывается относительным. «Законодатели Китая … смешали воедино религию, законы, нравы и обычаи - все это стало моралью, все это стало добродетелью. Правила, относившиеся к этим четырем пунктам, составили то, что было названо обрядами. Неуклонное исполнение этих обрядов и было торжеством китайского правления» [38,267]. Но Китай однозначно определяется как деспотическое государство.

Проблема различения права и закона как таковая не возникает в работе «О духе законов». Ее автор свободно (судя по переводу на русский язык) пользуется обоими терминами (в значении закон, законодательство) как синонимами, не имеющими каких-либо заметных смысловых различий. Поэтому утверждение известного исследователя творчества Монтескье Н.М. Азаркина о том, что «подобно другим теоретика естественного права он различал право и закон» представляется неправомерным. Н.М. Азаркин указывает: «право - это то, что предшествует закону и определяет его. Право является выражением справедливости. Только справедливое может быть правом», «право в учении Монтескье идентично справедливым отношениям».[8,79-80]

Однако в типичных естественно-правовых теориях Нового времени, на которые ссылается исследователь, естественное право и закон различаются как природная свобода и ее ограничение. В государстве пределы указанной свободы устанавливаются гражданским законом. Сам Монтескье определяет свободу в «обществе с законами» (государстве) не самым лучшим для либерала образом: «...свобода есть право делать всё, что дозволено законами» [38,317]. Следует, однако, учесть что, по мнению Монтескье только социально значимое поведение может быть предметом правового регулирования. «Закон не есть простое проявление силы; вещи, по своей природе безразличные, не входят в круг его компетенции» [38,265].

Непонятно также как из текста Монтескье можно делать вывод о «справедливом праве как основе положительного законодательства». Во-первых, справедливое право, если следовать логике Азаркина Н.М. - это тавтология. Во-вторых, действительной целью основного труда Монтескье является нахождение соответствия между положительными законами и различными условиями жизни данного общества, а также нахождение правильного соотношения различных систем нормативного регулирования общественной жизни.

Монтескье не ставит себе задачу дать академическое объяснение понятию справедливости, хотя достаточно активно им пользуется.

Он дает в «Персидских письмах» и первой книге «Духа законов» чрезвычайно общие определения справедливости: «Справедливость - это соотношение между вещами: оно всегда одно и то же, какое бы существо его ни рассматривало, будь то бог, будь то ангел или, наконец, человек».[26,201] Но точно так же в сочинении «О духе законов» он определяет в самом широком значении законы. «Справедливость вечна и отнюдь не зависит от человеческих законов».[26,202] «Отношения справедливости предшествуют установившему их положительному закону» [38,12].

Как видим, Монтескье не делает различий между естественным законом и справедливостью. Он приводит некоторые примеры справедливых отношений. «Так, например, если существует общество людей, то справедливо, чтобы люди подчинялись законам этого общества; если разумные существа облагодетельствованы другим существом, они должны питать к нему благодарность; если разумное существо сотворено другим разумным существом, то оно должно оставаться в той же зависимости, в какой оно находилось с первого момента своего существования; если разумное существо причинило зло другому разумному существу, то оно заслуживает, чтобы ему воздали таким же злом, и т.д.» [38,12].

Но подчинение законам, благодарность, воздаяние за зло и пр. - это требования естественных законов. Справедливость по Монтескье сводится, так же как и у других представителей естественно-правовой теории, к необходимости следовать велениям естественных законов.

Н.М. Азаркин считает, что «справедливость по Монтескье имеет двойственный характер. С одной стороны, он наделял справедливостью людей от природы, считая, «что люди рождены, чтобы быть добродетельными и что справедливость - качество, присущее им так же, как и самое существование».[26,48] …С другой стороны, Монтескье находил проявления справедливости в конкретной исторической действительности и характеризовал справедливость как определенное соотношение между вещами. «Справедливость - это соотношение между вещами: оно всегда одно и то же, какое бы существо его ни рассматривало, будь то бог, будь то ангел или, наконец, человек».[8,79-80]

Здесь не совсем понятно о какой «двойственности» идет речь. Монтескье и в «Персидских письмах» и в работе «О духе законов» стремится подчеркнуть объективную природу справедливости. Почему делает невозможным нахождение справедливости в исторической действительности? Вечное и неизменное отношение между всеми вещами не может быть сведено к изменяющимся общественным отношениям, но оно может в них проявляться. Другое дело, что Монтескье, как можно было видеть, фактически «дезавуирует» свое собственное утверждение о вечности и неизменности справедливости сделанное в «Персидских письмах» и в первой книге «О духе законов», когда в последних книгах этого же сочинения допускает изменение принципов естественного права гражданскими законами.

Творчество Монтескье явилось свидетельством кризиса естественно-правовой парадигмы. Монтескье стремился выявить «дух законов» с «позитивистских» позиций, используя сравнительный метод. В итоге, от естественно-правовой парадигмы осталась, по существу, одна лишь фразеология. После сочинения Монтескье «О духе законов» обращение к праву природы, стремление найти одинаковое для всех стран идеальное право выглядит уже анахронизмом.

Глава 2. Функционирование общественно-политической лексики в философских произведениях Монтескье: переводческий аспект

2.1. Из истории переводов Монтескье в России

Русские переводы сочинений Монтескье уже становились предметом специальных исследований: достаточно полно определен их круг, многое известно о переводчиках[12,138-139;13,150-163]. Ответ на вопрос, когда и кто переводил Монтескье в России, в принципе дан, особенно применительно к XVIII в., хотя, наверное, нельзя утверждать, что этот ответ совершенно исчерпывающий. Однако вопрос о том, как переводился этот писатель на русский язык, до сих пор еще не ставился. Между тем особенности перевода могут многое рассказать о восприятии и интерпретации произведений Монтескье в России.

Попытаемся отчасти заполнить эту лакуну, проанализировав три наиболее интересных, с нашей точки зрения, издания. Речь пойдет о книге «Размышления о причинах величества римского народа», переведенной Алексеем Яковлевичем Поленовым, законоведом, оставившим яркий след в истории отечественного Просвещения, а также о двух разных переводах главного философского труда Монтескье - трактата «О духе законов». Первый, сделанный Василием Ивановичем Крамаренковым, остался незаконченным. Второй, более полный, принадлежал Дмитрию Языкову.

Известно, что Алексей Поленов взялся за перевод «Размышлений…» по личной инициативе: для того, чтобы заниматься этим в служебное время, он (штатный переводчик Академии наук) должен был испросить особое разрешение начальства. Его прошение датировано августом 1767 г., а завершение работы, видимо, совпало по времени с учреждением «Собрания, старающегося о переводе иностранных книг» (октябрь 1768 г.). Во всяком случае, издание поленовского перевода оказалось включенным в план «Собрания…» и стало одной из его первых публикацией.

Однако прежде чем книга вышла в свет, с рукописью перевода ознакомился граф В. Г. Орлов (один из трех руководителей «Собрания…», наряду с Г. В. Козицким и графом А. П. Шуваловым). Он обнаружил в тексте Монтескье фрагмент, задевавший, по его мнению, православную церковь, и решил заручиться мнением архимандрита Троице-Сергиевой лавры Платона (Левшина). Тот, прочтя перевод, отметил в нем уже не одно, а несколько мест, одни из которых виделись ему «неосновательными», другие могли оказаться «соблазнительными» «для людей не вдаль просвещенных», а третьи были «выдуманы по известной папистов к Греческой церкви ненависти». Наконец, Платон нашел у автора и такие суждения, «которыя сходны с истинною, но если их разглашать, могут огорчить некоторых духи».

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6